Мир ходячих мертвецов. Вероятие
Шрифт:
Как быстро начинала действовать инфекция, никто точно не знал, но было известно только одно, что нужно было всегда принимать решение молниеносно, так как каждая наносекунда играла самую важную роль. Инкубационный период у привычных вирусов того времени в большинстве случаев составлял от 12 до 48 часов, после чего свою деятельность вирус начинал проявлять путем распространения в живых клетках и его размножения. В таких случаях организму нужно было время, чтобы распознать атакующий вирус и принять меры по защите организма, выработавшего своевременно антитела и встать огромным бушующим барьером для остановки развивающего вируса.
Однако теперешний вирус имел иную гадскую форму проявления. Во-первых, чтобы проникнуть в клетки еще живого человека и адаптироваться под размножение, требовалось, наверное, пять минут. Во-вторых, вирус мертвой хваткой проникал в самый центр живого организма, где уже имелись полученные, так называемые, элементы этого вируса, что и без труда адаптация брала за несколько
На момент когда Федор одним мощным ударом переломил кость Татьяне, было поздно, не говоря уже о том, что она потеряла сознание, и ему пришлось волочить обмякшее тело в ближайший многоэтажный потрескавшийся дом хрущевских времен, потянув металлическую прилипшую дверь с домофоном. Вонь, вопли, гул мертвых, первые капни начинавшегося дождя: предательски преследовали его по пятам, заставляя бесконечно оборачиваться, пока он не добрался до спасительной рукоятки, которая с легкостью подалась вперед. По вине давнего всеобщего обесточивания, домофон не работал и магнит совсем уже забыл, когда исполнял свои обязанности, пропустив скрывавшуюся парочку от обезумевшего зрелища с бесчисленным количеством желающих поживать живое мясо. Наспех, натянутая ремнем тугая повязка лишь временно остановила кровотечение, оставив красный протянувшийся след до захлопнутой непреступной двери, у которой быстро скопились первые ряды мертвых.
Федор по привычке вместе с примерно шестьюдесятью килограммами болтавшегося живого мяса поднялся на два этажа повыше, проверяя каждую дверь и как будто на зло, ни одна не была отрыта, словно все жители под началом великой разрухи решили выйти на улицу и подивиться новой природной стихии.
Выругавшись и чувствуя как сердце начало ломиться через грудную клетку наружу, Федор аккуратно положил на плиточный пыльный годами пол женщину с бледным выражением лица. Обрубок продолжал терять кровь, постепенно заполняя серую пыль новым светлым оттенком. Но нельзя было останавливаться.
Переполненный злостью, Федор чувствовал себя также ужасно, как и выглядел. Глаза поймали нумерацию квартир… 15… 16… 17. Голова с трудом соображала, а дыхание сбежало как перепуганный боец с поля боя, когда увидел бесчисленно превосходство наступавших на улице со всех сторон ада. Было что сил, Федор налетел всем телом на старинную оливковую дверь с блестящим номером 15, и та почти поддалась, но смогла лишь немного выдержать натиск, не говоря уж, о накопившейся плесени и гнили в районе петель.
Следующий удар ногой и она со свистом открылась…
Максим рукой остановил своих спутников, укрывшихся за развороченной иномаркой, которую за годы покинула механическая жизнь: оторванные колеса, выбитые стекла, оторванный капот, заржавевший шестнадцати клапанный двигатель и покрытый коррозией кузов, рука по которому прокатилась и была убрана прочь, когда Федор выглянул из-за угла посмотреть на источник звериного шума. Максим проскользнул поближе и укрылся за прочным кузовом мертвого полицейского УАЗА, припаркованным, у проросшего смертью, подъезда, поближе, и подробнее разглядел беднягу мужчину в черной кожанке, ставшей жертвой для голодающих бродяг, рвущих на составные части их новый мясной деликатес. В зените им удалось разглядеть практически каждого кожееда: они выглядели все совершенно по-разному, начиная от младших возрастов и самых старших и заканчивая их телосложением, количеством увечий и, наконец, бывшим уровнем жизни. Их тела были настолько изуродованы, худыми и иссохшими от времени, что невозможно было разобрать кто какой нации, но кое-что, все-таки, являлось их общим – наполнить бесконечный голод новым голодом. Они отрывали по кусочку свежего обеда, не обращая внимания на предсмертный вой и булькающие звуки, отдававшие свои низкие тона, словно рычащего медведя, испускавшего последние силы в пустоту. В пустоту этого мертвого мира, где кровь, насилие, убийства и «расчлененка» заняли главенствующую повседневную норму вместо того, чтобы как раньше люди ходили на работу и выполняли свои привычные обязательства: работай, плати за квартиру, возьми кредит и плати за кредит. Теперь, убивай или будешь убит, умей скрыться или будешь убит, умей вовремя дать отпор или будешь убит.
Картина происходящего пикника была не для слабо нервных, хотя для Федора, видевшего такое ни раз, к сожалению или к счастью, это было обычным делом, однако Катя все равно съежилась. Она посмотрела в русый затылок своего молодого человека, ставшего за такой короткий промежуток времени родным, словно они были знакомы уже много лет, и на мгновенье их взгляды сошлись. Взгляд Максима был полон мужества и твердых решений, несмотря на его ранние годы, по вине обстоятельств которых ему пришлось очень рано повзрослеть, тем более что теперь у него появилась новая обязанность оберегать будущую маму его будущего ребенка. А Катя как зачарованная, смотрела
Теперь от криков мертвых стало больше. Они были повсюду, окружив улицы мертвого городка со всех сторон, и шли локтями друг к другу, словно пытались зажать в коробочку. Вонь оказалась невыносимее, ежели, когда Федор и Катя пытались выжить, выбравшись с засады, ставшей огромной болью и безмерной утратой в сердцах. Они быстро подбежали к Максиму, а он даже и ни капли не нуждался в их помощи и сам справился еще с двумя мертвяками женщиной и мужчиной в деловых костюмах, а третьего все же оттолкнул Федор и топор, раздобытый в «стройматериалы», вогнал в облысевшую макушку бывшего военного и выдернул. Брызги тухлой серо-черной жидкости разлетелись ручейками, и не успели нагнать пятки троицы, которая уже бежала в ближайший массивный корпус, похоже, являвшимся тем самым прославленным заводом. Со своими синими величественными высокими стенами, за которыми можно было укрыться, поймав безопасность в руки.
Однако что-то пошло не так…какую бы дверь или ворота Федор не дернул, все были закрыты. А мертвецы-то сближались все ближе и ближе, ломая на своем пути все декоративные надстройки бывших работников и переступая через не обстриженный газон, покрытый до безобразия огромным количеством одуванчиков. Их становилось все больше. Их мертвый гул разгулялся повсюду и прибавлял громкость в динамиках со стремительной силой, заставляя даже не слышать собственного дыхания. Некоторые их них, не глядя под ноги, спотыкались об разбросанные арматуры, пакеты и мусор, разлетевшийся по всему городу от беспорядочного накануне ветра. Они как стая мух в миг, скопились в одну общую кучку и побрели на свежее дерьмо, издававшее отчаянные попытки отбиваться от первых рядов кожеедов. Федор орудовал короткими, но точными выстрелами в бездыханные головы, чьи потроха, как встряхнутая газировка, разлетались под взрывной силой летевших пуль, и при этом размахивал крупным охотничьим ножом, которым совсем недавно отрубил руку Татьяне. Каждый удар сопровождался выбросом гнева на этих бездушным тварей: за то, что они убивали, убивают и будут убивать других выживших, сокращая популяцию и переманивая на свою сторону. За то, что они убили слишком много дорогих людей. Его жена Ира, пытавшаяся тогда спасти годовалую дочь Лизу, под гнетом многотонных ударов челюстями по телу. Она ревела со страшной силой, ее муки раскинулись на километры, приманивая на себя весь акцент, а что тогда мог сделать Федор? Ее крик не выходил долгие годы из головы, заставлял просыпаться, а иногда и вовсе не давал заснуть. Краем глаза он заметил Катю, прострелившую ближнему мертвяку молочно-прозрачный глаз. Это был невысокого роста юноша в выцветшей розовой футболке с изображенными иероглифами, часть которых обсыпались и оставили на своем месте едва заметный след.
Стены импровизированной коробки сужались с каждой секундой, гул становился интенсивней, и казалось, что даже самый громкий истребитель не смог бы перекрыть данную симфонию музыки нового мира, не забывая о лучших ароматах неповторимой многозначной вони, ставшей привычным делом в выживании. Хотя, с каждым мертвым шагом каждого кожееда шансов на выживании становилось меньше. Казалось, мир ушел из-под ног, а борьба стала вечным испытанием. Шум, как на функционировавших заводах, сопровождался многослойными кряхтениями, как работавшие зубофрезерные станки, монотонно выполнявшие вращательные движения режущего инструмента в среде изготавливаемого изделия. Точно также это получалось у троицы, которые вращательными движениями своего инструмента, вгоняли невидимую для глаза, пулю или острие в основание черепов ходячих. А те, как хрупкое яйцо, упавшее со стола, валились прочь под ноги других, которые также жаждали получить свою расплату за прегрешения перед утонувшей жизнью.