Мир-о-творец
Шрифт:
Государь добрые полчаса сидел перед ее портретом.
– Мама… – тихо говорил он, чуть трясущимися пальцами, касаясь изображения.
Он ее тоже запомнил такой.
И от вида давно утраченного родного и настолько близкого человека его накрыло. Даже слезы по щекам текли.
– Мама…
В тот день он продолжить чтение не смог.
Эмоции.
Но уже на следующее утро взялся за сие дело с новой силой. И читал… читал… читал…
И чем больше читал, тем сильнее его накрывало.
В этой книге Андрей делал больше для утверждения права Рюриковичей править Русью, чем можно было даже
Да, вопрос связанный с завоеванием монголами Руси освещался очень непросто и неоднозначно. И очень болезненно для Владимирских князей, выставляя их виновниками катастрофы. Что, де, если бы они не перешли на сторону хана, то Русь просто ограбили бы и ушли. Но дальше показывалось безусловное падение всей остальной Руси, которую так или иначе завоевали все ее соседи. А главной причиной такой катастрофы становилась раздробленность и «хатаскрайнические» настроения князей, не мысливших себя частью великой и единой державой.
И эта особенность была показана куда острее, чем кому-то хотелось бы. В том числе и потому, что в описанных эпизодах шла прямая перекличка с боярской вольницей XVI века. И прочими бедами, разрывающими Русь изнутри.
Царь читал.
И не понимал.
Андрей же должен претендовать на его престол.
Ему много кто об этом шептал.
И такая книга…
Как так-то?
Ему было больно, стыдно, обидно и ужасно неловко. Ведь эту книгу Андрей напечатал таким приличным тиражом не для подарка Царю. Как Государю уже доложили – она в виде подарков уже рассылалась по Руси и Литве. И даже в иные сопредельные земли.
– Неужели он все это делал от чистого сердца? – крутилась в голове у Ивана мысль. Страшная и жалящая его уязвленное самолюбие как оса…
Глава 7
1560 год, 3 августа, Москва
Иоанн Васильевич сидел бледный на скамейке рядом с супругой. Держал ее за вялую руку и с ужасом смотрел куда-то в пустоту перед собой.
Сын умер.
Малыш еще совсем.
Простудился и все. Прибрала лихоманка. Так случалось.
Супруга же, что выхаживала ребенка, тоже слегла. И, судя по всему, больна оказалась тем же. Страшный кашель, поначалу сухой, а потом уже с мокротой. Жар. Вялость. Головная боль. Хрипы при дыхании.
– Чахотка, – со скорбным лицом говорили лекари.
Они и сына не сумели вылечить, и теперь разводили руки относительно жены.
А она умирала.
Он в этом не сомневался.
Никто в этом не сомневался.
Все тоже самое, что и с сыном. Так же.
– Я проклят… – тихо прошептал он. – Проклят… Боже?! За что?!
– Милый… – едва слышно прошептала Анастасия.
– Что родная?
– Я умираю и хочу попросить тебя об одной просьбе. Только об одной.
– Слушаю! Все что угодно! – вспыхнул Государь, подавшись вперед.
– Не ругайся с Андреем. Он единственный, кто хочет тебе добра…
– Опять ты об этом… – отмахнулся Иоанн Васильевич.
– Это моя
– Дался он тебе?
– Без него сгинешь. Али не видишь, как бояре себя ведут?
– Вижу…
– От него новости есть какие? Чем там все с Сигизмундом закончилось?
– Он посла прислал. Вроде как принудил Сигизмунда к миру. И просит меня на подписание приехать в Смоленск. Сюда не идет. Долго. Хочет сразу после подписания по Днепру в Черное море и в Царьград.
– Так и езжай!
– Куда я поеду?! И тебя оставлю?!
– Я руки на себя наложу, если не поедешь, – довольно жестко произнесла Анастасия. – Я все равно умираю. А тебе жить. И дочке нашей жить.
– Дочка…
В этом варианте реальности шестым ребенком Анастасия родила не сына Федора, а дочку – Феодору. Которая, к тому же, не отличалась никакими внешними уродствами, вроде сильной асимметрии лица.
Анна, Мария, Дмитрий, Иван, Евдокия… все эти дети смогли прожить совсем немного. Все преставились в младенчестве. И вот – Иван умер. Отмучился. Ибо смерть его легкой не назовешь.
Осталась лишь Феодора. Дочка. Которой только-только стукнуло три годика от рождения.
Иоанн Васильевич обреченно покачал головой, повторяя раз за разом одно слово:
– Дочка…
Больше у него никого не оставалось. Двоюродный брат погиб во время того мятежа, что Андрей подавлял. Жена – вон, доходит. Сколько еще продержится? Неделю? Детей иных нет. Преставились.
– Один… совсем один… – тихо добавил Царь, прекратив причитать о дочери.
– Соберись! – хрипло произнесла Анастасия, вяло сжав его руку. – Ты еще жив. И здоров. И наша дочь тоже.
– Я проклят…
– Да что ты такое говоришь?
– Ты и сама знаешь… Ты… наши дети… я всех подвел…
– Ты никого не подводил!
– Я должен был принять постриг. Уйти в пустынь. Вымолить прощение. Но я возгордился. Власти возжелал. А когда мне протянул руку помощи единственный человек, который мог мне помочь, отвернулся от него.
– Ты все еще можешь исправить.
– Как? Как исправить? Ты ведь умираешь…
– Ты не так стар. Еще и тридцати лет нет [14] . Возьмешь себе новую жену. И она родит тебе здоровых сыновей.
Иоанн Васильевич промолчал.
Ему безумно не хотелось обсуждать эти вопросы. Во всяком случае не сейчас и не с умирающей супругой. Это было больно и стыдно. А она говорила. Продолжала говорить. Успокаивать его. Убеждать, что все наладится и с ее смертью жизнь не закончится. Его жизнь.
14
Тут Анастасия лукавила, так как Царю до 30 лет оставалось меньше месяца. Другой вопрос, что для XVI века – это возраст и не малый. В условиях отсутствия нормальных лекарств и особенно антибиотиков дожить даже до тридцати лет было удачей. Потому что в любой момент тебя могла прибрать банальная простуда, получившая осложнение и перешедшая в воспаление легких. Или еще какая пакость. Люди же, доживавшие до 50 и более лет, могли похвастаться не только очень крепким иммунитетом, но и изрядным везением. Во всяком случае, в этом вопросе.