Мир приключений 1981 г.

Никитин Юрий Александрович

— Мы воевали! — вспыхнул Мардарь.

— Тем более! — Председатель ударил кулаком по столу, и Зеничу показалось, что массивный дубовый стол просел.

— В котором часу пришли на станцию?

— За полчаса до отхода.

— Чем занимались эти полчаса?

— Стояли в подъезде дома, того, что рядом со станцией, ждали водителя.

— Вы его знаете?

— Не знаем.

— Тогда зачем ждали?

— Как только шофер приходит на станцию, автобус отправляется. Дожидаться в автобусе в нашем положении смысла нету… Мало ли… — объяснил Мардарь.

— Точно, —

согласился Зенич. — Где вы сидели в автобусе?

— Сзади, — сказал Пыхтин. — Там удобно: все видно.

— Сколько, кроме вас, было пассажиров?

— Трое.

— Кто?

— Мужчина с женщиной и моряк. Моряка баба какая-то провожала. Все в окошко заглядывала, аж пока автобус не отошел. Только он ее не очень жаловал.

— Почему?

— Он пьяный был, — объяснил Мардарь. — Грязный. Побитый весь — голова перевязана.

— А те двое, мужчина и женщина, они что, вместе ехали?

— Мы когда вошли, они рядом сидели. Мужчина ей что-то веселое рассказывал, она смеялась. Симпатичная такая женщина, блондинка. Будь она одна, я бы сам к ней подсел.

— Как выглядел мужчина?

— Как всякий мужчина.

— Одет?

— В светлый плащ.

Все, что они сообщили, позволяло предположить, почему этой троицы не оказалось на тридцать шестом километре. Мужчина, вероятно, мог сойти в Степном с блондинкой. Моряк — отстать на остановке. Правда, из этой схемы выпадал все тот же чемодан. Если моряк действительно отстал, пассажиры или водитель должны были оставить чемодан на той же станции, а его нашли в автобусе. Выходит, что и водитель, и те двое настолько были увлечены чем-то своим, что даже не заметили отсутствия моряка. Может, их вообще в тот момент не было в автобусе? Только кто станет выходить на остановках ночью, да еще в дождь? Разве что шофер. Но уж он-то должен был поинтересоваться, куда делся его пассажир. Значит, не интересовался. Значит, не до того ему было. И вообще, чего стоит отработка линии пассажиров, если допустить, что к тридцать шестому километру все они сошли и у каждого на то была причина…

— Постойте, — вспомнил Пыхтин. — Мы вам про солдата не сказали.

— Про какого солдата?

— Верно, был солдат, — поддержал Мардарь. — Он позже сел.

— Где?

— Да сразу за городом.

— Солдат остановил автобус — поднял руку. Шофер сначала не хотел его подбирать, но женщина что-то крикнула, и он тормознул.

— Что крикнула?

— Не расслышал.

— Шофер открыл дверь и о чем-то спросил солдата. Парень ответил, потом сел, — уточнил Мардарь.

— Как выглядел солдат?

— Как солдат.

— В парадной форме или в повседневной?

— В парадной. Мокрый весь, но веселый, улыбался.

— Какого рода войск? Вы в этом разбираетесь?

— Пограничник, — уверенно сказал Мардарь. — Фуражка у него была с зеленым околышком.

— Точно, — поддержал Пыхтин. — Фуражку я заметил.

— Где сидел пограничник?

— Рядом с водителем. Там впереди в проходе место есть.

— Все о чем-то с шофером говорил, — добавил Мардарь.

«Солдат, —

подумал Зенич. — Теперь их четверо и искать надо уже четверых. А что, если где-нибудь в Холмах выяснится, что их не четверо, а, скажем, двенадцать?»

— Вы не помните, были у солдата какие-нибудь вещи? — спросил он.

— Что-то было, — сказал Пыхтин. — Кажется, чемодан.

— Какой чемодан?

— Маленький такой. Какой у солдата быть может.

«Маленький коричневый чемодан», — вспомнились вдруг капитану чьи-то совсем недавно слышанные слова. «Кто, где, по какому поводу произнес эти слова?» — подумал он, и память подсказала ответ: Котова, соседка Цырина.

ШЕСТНАДЦАТЬ ЧАСОВ ЧЕТЫРЕ МИНУТЫ

Дежурная холмской автостанции оказалась словоохотливой женщиной.

— Задремала я, признаюсь, — бойко рассказывала она. — Как автобус подошел, не слыхала. Услышала, когда в окошко постучали.

— Вот в это? — спросил капитан.

— Ага. Ну, я сразу свет зажгла. Поглядела — солдат. Выхожу. Интересуется, где больница. В чем, спрашиваю, дело, сынок? Он тогда и объясняет, что пассажиру одному плохо стало. Врача надо.

— Видели вы этого пассажира?

— Чего ж не видать? Видела. Моряк — он на лавочке сидел.

— Вот на этой?

— Да. Больница у нас напротив. Показала где. Солдат моряка туда и повел. Минут через десять уехали они. Все.

— Водитель из автобуса не выходил?

— Может, и выходил, но я не видела. Знаете, как спросонья…

— В каких же тогда случаях предусмотрено ваше вмешательство? — не выдержал капитан.

— А вы на меня, товарищ милиционер, не кричите, — спокойно отвечала женщина. — Это вы на морячка того намекаете? Знаем мы таких «больных». Видали. Пьяный он. Подрался где-то. Проспаться ему надо. А как глаза откроет — стаканчик на похмелье. Вот и все лекарства. А вы говорите, больной…

Зенич пересек площадь. Дежурный хирург наблюдал за ним из холла больницы и, когда капитан приблизился, распахнул дверь.

— Ну как? — спросил Зенич.

— Лучше, — ответил врач. — Снимите плащ и возьмите халат. Я вас провожу. Но прошу недолго.

— Постараюсь, — пообещал капитан, сбрасывая плащ на стулья, стоявшие вдоль стены. — Пойдемте, доктор.

— На второй этаж, пожалуйста, — пригласил врач.

На втором этаже у палаты стояла медсестра. Еще одна сидела у постели больного. Когда капитан с врачом вошли, та, что стояла, вошла тоже. Зенич попросил всех выйти — и медсестер, и доктора.

— Хорошо, — сказал врач, и они вышли. Было видно, что делают они это неохотно.

Поправив сползающий халат, капитан сел на стул и только тогда как следует рассмотрел моряка. Рассматривать, собственно, было нечего: до самых глаз повязка на голове, острые скулы, тонкие, с длинными пальцами руки поверх одеяла. Глаза были открыты и с тоской смотрели на Зенича.

— Голова болит, — морщась, сказал моряк. — Гадко и гнусно… Я знаю, кто вы. Вы из милиции.

— Точно, — не стал отказываться Зенич.