"Мир приключений-3". Компиляция. Книги 1-7
Шрифт:
— Завтра?… С нами крестная сила!.. Господи!. — ужасался Иван Захарыч. Помолчал. Потом заговорил:
— Что касаемо книг, то будь спокоен, Никита Петрович… все в порядке. За многие годы вся работа как на ладошке… Увидит г. ревизор, как мы правим дело Осударево — выразительно подчеркнул он последние два слова, не спуская глаз с Нелидова. — Насчет книг покоен будь… А вот… — и он вдруг оборвал свою речь.
— Ну? — бросил Нелидов.
— Батюшка-осударь! Милостивец! Знаешь сам, как я тебе предан! Что пес предан… так вот чего боязно… — и опять запнулся,
— Не мямли, говори!
— По-моему зря ты беспокоишься о беглых там да староверах, да о бабах глупых… Не станет г. ревизор на эдакую дрянь и время тратить… Я так мекаю, осударь, что дело тут не в бабах… — И опять замолчал.
— Говори, что ведаешь, — сказал Нелидов.
— Конешно, милостивец, человек я маленький… ничтожный… одначе душонку свою за тя положить готов!.. Потому ноет мое сердечушко…
— Что кружева плетешь? Говори! — повысив голос, сказал Нелидов и положил сжатый кулак на стол.
— Так думаю… не в башне ли дело!.. — прошептал Иван Захарыч, впиваясь глазами в лицо хозяина.
Нелидов чуть вздрогнул, но сразу овладел собою и равнодушно уронил:
— А что ж тут башня? Чем она кому мешает?
Иван Захарыч усмехнулся, и Нелидов это заметил, но виду не показал.
— Не башня, милостивец… не башня! А что в башне?… протянул он, подвигаясь к Нелидову.
— А что в башне? — деланно-равнодушно спросил Нелидов, но голос его сорвался и странно зазвенел.
— Испугался старый дьявол! — мелькнуло в голове Ивана Захарыча. Он набрался духу:
— Сказывают, бытто… в башне рубли чеканят!.. — почти вскрикнул Иван Захарыч и вдруг чуть не умер от страху. Остолбенел…
Нелидов быстро встал.
— Кто сказывает? — крикнул он. — Говори! Укажи, кто? Баба Терентьиха? Жена твоя? Ворона на хвосте принесла?.. Эко что выдумал! Ну, кто тебе сказывал? Ну!
— Ребята сказывали… — запинаясь, лепетал растерявшийся Иван Захарыч.
— Вобче… молва такая идет… Врут, конешно… А все нехорошо, коли кто ревизору сболтнет.
Иван Захарыч уже нащупывал под ногами почву.
— Мало ли что люди плетут, — сказал Нелидов, пытаясь равнодушием тона скрыть тревогу.
— Верно, батюшка Никита Петрович! Верно, — затараторил Иван Захарыч. — Плетут!.. Ой, как плетут!.. А сплетут и обесславят… честного человека под кнут подводят… Есть такие ехидны, прости, господи!.. Был человек в почете… во славе… в богатстве… И вдруг по пустошному слову злому… всего лишается! Ноздри, батюшка, вырвут… клейма, батюшка, поставят, да в Сибирь, в рудники… на цепочку, нашего же изделия… нелидовского!.. Хи… хи… хи!.. — ИванЗахарыч вдохновился и сам наслаждался.
Нелидов не смотрел на Ивана Захарыча. Он сидел неподвижно и только левая рука его, лежавшая на столе, барабанила и притом слишком громко. Наконец, он решил, что Иван Захарыч уже высказался достаточно ясно, и вдруг повернул к нему свое лицо.
Иван Захарыч даже поперхнулся от неожиданности и сразу замолчал. Лицо Нелидова было озарено улыбкой. И лукавство было в этой улыбке, и добродушие какое-то.
— Улыбается, чорт! — мелькнуло у него в голове. — С чего бы?
Нелидов встал, подошел к нему, положил обе руки на его плечи. Тяжело положил, словно хотел в землю Захарыча вовсе втиснуть… Но не втиснул, а заговорил совсем спокойно, даже весело.
— Ну, и шутник же ты, Захарыч!.. Разбогатею — шутом тебя в дом возьму! Пойдешь?
— Пойду, милостивец! Как не пойти? — отвечал Иван Захарыч, все еще чувствуя на плечах давящие Нелидовские руки.
— Одначе, — продолжал Нелидов, уже переходя в серьезный тон, — речь твоя мне не по нутру!.. Не хочу я, чтоб такие речи пустошные до г. ревизора дошли! Конешно, вздор это все… Одначе, грязь и к чистому липнет… Потом долго отмывать приходится! Припрячь-ка ты тех, у кого язык долгий, особливо тех, кто тебе все Это сказывал… Кто подешевле, — того припрячь. А кто подороже, — тому серебром глотку заткни! Уразумел?
— Уразумел! — ответил Иван Захарыч, насилу выговорив это слово от волнения.
Нелидов помолчал. Снял руки с плеч Ивана Захарыча и сказал раздельно, подчеркивая каждое слово:
— Нутка, смекни… сколько тебе на этот расход потребуется?
— Цел…ко…вых… сотню, — задыхаясь сказал Иван Захарыч. У него спирало дух.
— Сотню? — протянул Нелидов, — что больно дешево?… Накинь еще… Вернее будет… Крепче…
— Ну, если… твоя… милость… набрось еще… хоть четвертную…
— Полторы вечером получишь! — уронил Нелидов.
…Из хозяйской горницы Иван Захарыч летел, не чуя под собою ног. И крестился, и задыхался, и шептал: «Слава те господи! Слава тебе!.. Мать пресвятая богородица!.. Милостивец Никола!.. Попался в капкан старый волк! Теперь я его сгною!.. Сам на его место сяду!.. Ей-богу сяду! Все расскажу ревизору! Видит бог и святая троица».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
С ГОР спускался тихий вечер. Вершины еще горели в лучах заходящего солнца, а долина уже окуталась мягкой серой мглою. Сплошной шум дневной суеты утих, сменился одиночными, разрозненными звуками. Кто-то крикнул, — и крик отозвался в горах. Залаяла собака… С другого конца городка ей в ответ затявкала другая. И опять все смолкло. Одна Гремучка неумолчно рокотала свою песню.
…В монетной мастерской замолкли пьяные крики. Таинственные обитатели темной башни задремали в тяжелом, угарном забытьи…Грезили… Кто о темных тайнах суровой тайги… Кто о далеких равнинах России, где ходят волны по золотому морю спелой ржи, синеют васильки и в безоблачной выси неба звенят жаворонки.
…А в каземате, где сидел Федор, все еще визжала пила… Визжала хрипло… словно плакала… злости в ней не было… Иступилась! Федор освободил правую руку и смотрел на нее, гладил ее, свободную. Теперь пилил черный, пилил, матерно ругая тупую пилу, ругая Нелидова… Теперь Федор говорил ему: