"Мир приключений-3". Компиляция. Книги 1-7
Шрифт:
Раненый лежал без сознания. Хан ловко перевязал ногу, поудобнее уложил его и сам сел рядом, внимательно прислушиваясь к вновь начавшейся далекой стрельбе.
— Не то в Киалах садят, не то в Шады-Казыке? — спросил Малай.
— В Киалах, — уверенно ответил Хан. — Из Шады-Казыка не услышишь.
Раненый глухо застонал.
— Эх, и больно, поди — сострадательно сказал Федор.
— А ты что думаешь, — сухо хихикнул Малай, — сладко, что ли…
— Как он сюда влип? — вслух подумал Хан.
— Я говорю — командир, — ответил Малай.
— Наверно командир. Федя, посмотри, есть что ли нашивки-то на шинели.
— Есть, — ответил
— В кармане есть что-то…
— А ну, подай, — распорядился Хан. Федор подал большой черный бумажник. Хан вытряхнул его на стол. Кучку червонцев он пересчитал и, пронзительно посмотрев на покрасневшего Малая, спрятал обратно. Развернув четвертушку бумаги, он подал ее Федору:
— Ты, Федя, грамотный.
Федор наклонился к лампе и, с трудом разбирая полузабытые уже буквы.
— «Товарищу, храброму командиру В. Веревкину, от курбаши [20] ) Рахман-кула. Ответное письмо.
С великой радостью прочитал я ваше письмо, где вы пишете, что штаб поручил вам вести со мной мирные переговоры. Я давно хочу помириться с Советской властью, но до сих пор боялся и не знал, как это сделать. Я готов сдаться, при условии, что мне и моим джигитам будет обещана полная неприкосновенность.
Встречу для окончательных переговоров назначаю в кишлаке Арават, 5-го июня, в два часа дня. Я явлюсь с пятью джигитами, оставив отряд неподалеку, как предлагаю сделать и вам. В случае, если вы согласитесь на предложенные условия, сдача состоится там же.
20
Курбаши — военачальник, полководец.
Печать была широкая, большая, и как змеи переплелись на ней мусульманские буквы.
— Непонятно, чегой-то, — сказал Федор. — Выходит — на завтра встреча то у них.
— Смутно, — согласился Хан. — Ну, очнется — расспросим. А сейчас ты, Малай, иди на караул. Федор, смени Малая. А я — под утро.
Когда на следующий день стали пить чай, Хан, посмотрев в сундучек, где хранились лепешки, сказал:
— Лепешек-то нет ведь, ребята. Малай, придется тебе итти.
— Зачем итти, — перебил его Федор, — когда конь есть. Крой Малай!..
— Я!.. Что это ты меня-то посылаешь? Сам иди!
— А ты что? Боишься, — зловеще спросил Хан.
— Да не боюсь!.. А хоть и боюсь, — тебе-то какое дело! Не поеду, сказал!
Хан шагнул к Малаю и, плотно сжав челюсти, выбросил слова, как тяжелые камни:
— А то и дело, что трусов нам не надо! Понял? Твоя очередь! Кто за тебя пойдет?!
— Не поеду, — зло ответил Малай.
— Не поедешь?! — оглушительно заревел Хан. Испуганный кот соскочил с нар и бросился к двери. Раненый заворочался и застонал.
— Тише вы, ироды, — успокоительно заговорил Федор. — Вишь, и кота разбудил, и человека тревожишь. Ревешь, как лев. Будет лаяться. Я съезжу. Мне, заодно, лесы купить надо.
В Киалах Федора поразила мертвая тишина. Обычно веселый и шумный кишлак этот как будто спал еще. В извивах узких уличек залегла ночная, жуткая тишь. Федор сразу понял, что вчера пальба была в Киалах, — незваным гостем нагрянул Рахманкул, и ошеломленный кишлак не очнется до сей поры.
Дорога поворачивала почти
С хмурыми лицами к арыку подошли декхане [21] ) и вытащили трупы наверх. Откуда-то прибежали растрепанные женщины и завыли, обнимая дорогие, вчера еще живые, головы.
— За что он их? — тихо спросил Федор у ближайшего декхана.
— Бельмейман [22] ) — ответил тот и, вздохнув, прибавил по-русски: — кто знает? Плохо год… Плохо день… Алла не любит… Алла сердит…
Декхане принесли широкие носилки, укладывали убитых по двое, и носили на кладбище. Федор пошел за ними, привязав лошадь к старой, кургузой иве у арыка [23] ).
21
Декхане — крестьяне.
22
Бельмейман — не знаю,
23
Арык — канал.
На кладбище уже была готова могила — круглая нора, ведущая в выдолбленную в земле комнатку.
— Много ли убили? — спросил Федор.
— Двадцать три, — сиплым, горбатым голосом ответил декхан и рассказал, как вчера Рахманкул встретился с пятью конными красноармейцами, порубил четырех, а пятый убежал куда-то и, как ни шарили джигиты, — найти его не могли… Рахманкул решил, что красноармеец скрывается в Килах. Нагрянул в кишлак, джигиты бросились по кибиткам, тащили одеяла, халаты, лазили по хлевам, по сараям, ища убежавшего.
Потом Рахманкул призвал стариков и потребовал у них тысячу. Старики собрали только семьсот, и Рахманкул расстрелял их.
— Ох! О-о-о! — вдруг взвыл декхан, заскрежетав зубами и топая ногой в бессильной злобе, — О-о-ох! Отец бил! Брат бил. Меня не бил — не нашел!..
…Через желтую щетину камыша непрерывно ходили люди, приносили все новые трупы и складывали их около могилы; в застывших мертвых глазах тускло играло солнце, сушило кровь на халатах, и кровь приобретала ржавый цвет.
Рядом бурлил, юлил говорливый арык, женщины носили из арыка в тонкошеих кувшинах воду и обмывали лица трупов от грязи и крови; чем мыли они их больше — водой ли, слезами ли?!..
Федор внимательно осмотрел трупы: редкие были убиты наповал. У большинства раны были в живот.
— Ох, собаки! — вслух охнул Федор. — Ох, и убить-то толком не могут…
И он почувствовал, как колющим холодом злобы налилось, набухло его тело. Наверное декхан понял его, потому что сказал, жалко улыбнувшись:
— Сердишься, ака… Мы тоже сердимся…
— Сволочи вы все! Трусы! — закричал в тоскливой злобе Федор. — В кишлаке ни одного ружья… Бараны!.. Эх!..
Пришел мулла, старый, седой и тучный. За ним два суфия на маленьких носилках принесли большую черную книгу.