"Мир приключений-3". Компиляция. Книги 1-7
Шрифт:
Перед работой пил чай в трактире против завода. Там охватывал знакомый гул голосов, запах только что выпеченного хлеба, постного масла и табачного дыма. Подсаживались приятели — кто с шуткой, кто с новостью. и, как жужжащий волчок, начинал вертеться беспокойный рабочий день. До часу одно и то же движение над станком. Напрягались мускулы. Ныло плечо. В час разжимались тиски над металлической глоткой заводского гудка и вырывался из нее сиплый, долгий вопль. Обед — в том же трактире. Меньше смеху, чем утром. Шум голосов глуше. Устали. Не до шуток…
К концу, чтобы
Однажды решил — окончательно. К пасхе, — как раз год минет, как последний раз в деревне был, — ехать туда. По дороге с завода купил конверт и бумаги, чтобы в тот же вечер написать своим об этом.
Но ни в тот вечер, ни в другие не написал. Где там было не только писать, но и думать о жене и сыне! Разве до них было, когда… Когда налетел на Ивана Егорыча горячий ветер, подхватил, закружил так, что и дух захватило, и хмелем в голову ударило.
В первый раз увидел он в тот вечер хозяйкину сестру Ядвигу. Она стояла на подоконнике в его комнате и смятой бумагой протирала запыленные стекла.
Когда Иван Егорыч вошел, она мельком оглянулась и сказала с польским акцентом:
— Прошу прощенья, но сестра велела вымыть до-чисту.
И снова круто повернулась к стеклам. При этом движении верхняя юбка отлетела на мгновение в сторону и из-под нее мелькнули белые кружевные оборочки.
— Так-с, — произнес Иван Егорыч, задерживая взгляд на Ядвигиных локтях, покрытых темным пушком.
Сел у стола и тихонько посвистал.
— Прошу подать кувшин, — попросила Ядвига.
Иван Егорыч поднял кувшин.
— Да он пустой.
— Так надо налить в него воды, — сказала Ядвига и, как раз посредине той ее щеки, которая была видна Ивану Егорычу, появилась веселая подвижная ямочка.
Иван Егорыч пожал плечами, но в кухню пошел и вернулся с полным кувшином.
— Швыдче же, — топнула Ядвига ногой,
Обмакнула пальцы в протянутый кувшин и брызнула Ивану Егорычу в лицо. Он вздрогнул. От холодных ли брызг, от задорного ли Ядвигиного смеха. Поднял на нее серьезные глаза.
— Вы что же озорничаете?..
— Разве не можно пана трогать?
Она бросила тряпки и сверху вниз смотрела на Ивана Егорыча, дерзко выдерживая его пристальный взгляд.
— Можно, да только не для чего, — строго сказал он.
Но Ядвига заметила не строгий тон, а тот взгляд, которым он оглядел ее с головы до ног в щегольских туфлях. И, поправляя выбившиеся из-под красной косынки темные пряди волос, сказала с ласковой насмешкой:
— Прошу прощенья, пан. И за помощь благодарна.
— Какая там помощь? Я работу кончил, теперь отдыхать должен.
— И я зараз брошу. А только зачем вы на табурет сели? Я ж не могу с окна прыгать.
Долго потом не мог Иван Егорыч понять, как это тогда у него сорвалось:
— Давайте сниму.
А она точно обрадовалась. Горячими звеньями обвились вокруг шеи Ивана Егорыча обнаженные выше локтя руки. Душистым дыханием защекотал лицо веселый смех:
— Да пустите же!
Опустил на пол, но рук не разжал.
— А зачем трогала?
— С ума вы сошли! — Гибко изогнувшись, вырвалась и убежала.
Вот с этого и пошло…
Завод, шумный трактир, товарищи, — все это больше не было тем, что наполняло жизнь Ивана Егорыча. Когда обращался к нему кто, он растерянно смотрел на спрашивающего, просил повторить вопрос, на шутки отмалчивался. В трактире жевал, что подавали, а когда возвращался в мастерскую, руки машинально производили привычные движения над станком. И сам Иван Егорыч казался себе механизмом, в котором маятником стучало сердце.
После трех маятник этот начинал давать перебои. Иван Егорыч все чаще вскидывал к закопченным часам быстрый взгляд. Вот уже короткая стрелка доползла до пяти. Теперь остановка за минутной. Она будто зацепилась за цифру «10». Нет, движется. И как только сравняется с черной точкой над двенадцатью, Иван Егорыч швырнет в ящик инструмент, нахлобучит кепку, пиджак на ходу натягивает.
— Постой, гудка не было еще, — крикнет кто-нибудь вслед.
Иван Егорыч молча ткнет пальцем вверх, на часы… и домой… домой.
В груди бьется уже не тоскливый маятник, а кажется Ивану Егорычу, что там у него птица крыльями взмахивает и от этого ему дышать нечем и лететь охота.
Войдет в кухню. С тех пор, как он сошелся с Ядвигой, Казимира не носила больше безрукавных и голоспинных капотов. И брюзжать стала сердито, по-хозяйски. А ему не все ли равно, что она буркнет в ответ на его приветствие?
— Ядвига вернулась? — первым делом спросит он, и наклонит под кран разгоряченное лицо.
— Юш, — кинет Казимира и раздраженно прибавит — цо-то на самом деле, и пол, и стены все забрызганы. Так не можно, пан Ян…