Мир Реки: Темные замыслы
Шрифт:
— Что ж, — сказал Питер, — против Лондона можно сказать немало, но, видимо, Фред Льюис Паттон сказал о нем самое веское слово. Он сказал, что Лондона легко критиковать, легко скорбеть о его заблуждениях, но мимо него пройти невозможно.
Фаррингтону это ужасно понравилось. Тем не менее он сказал:
— Ладно, хватит о Лондоне, хотя я бы с удовольствием с ним когда-нибудь встретился. Но вот что я вам скажу. Ваша мысль о супермене звучит очень сходно с представлениями Церкви Второго Шанса об идеальном человеке. И еще более
Фаррингтон указал на человека, которого Фрайгейт еще раньше заметил среди команды «Пирушки». Тот стоял в центре круга руританцев, держа в руках стакан с выпивкой и сигарету. Рассказывал он, должно быть, нечто забавное — люди вокруг громко смеялись. Ростом он был 163 сантиметра, то есть чуть меньше 5 футов и 5 дюймов; худой, но при взгляде на него создавалось впечатление о некой пружинистой силе; смуглый и большеносый. Очень похож на Джимми Дюранте.
— Нурэддин эль-Музафир, — сказал Фаррингтон. — А если сокращенно — Hyp.
— По-арабски это значит Свет Веры — Странник.
— Вы знаете арабский? — спросил Фаррингтон. — А мне так и не удалось ухватить хоть чуточку чужого языка, кроме эсперанто.
— Я позаимствовал немало арабских слов из бёртоновского перевода «Тысячи и одной ночи», — ответил Фрайгейт. Потом, помолчав: — Так что же, меня вычеркнули?
— И да и нет, — сказал Фаррингтон. Он засмеялся, увидя изумленное выражение лица Фрайгейта, и крепко хлопнул его по плечу. — Можете держать рот на замке?
— Как траппистский монах.
— Ладно, тогда я тебе скажу, Пит. Том и я выбрали вон того здоровенного канака. — Он указал на Мауи — огромного туземца с Маркизских островов, очень похожего на полинезийца, в белой повязке вокруг талии и с крупным красивым цветком в густых черных волосах. — Он был матросом на китобое, а потом гарпунером в течение тридцати лет. Выглядит он так, что, надо думать, в схватке будет как боевой кот. Том и я решили, что по квалификации он куда выше остальных. Но зато о книжках он не знает ничего, а я хочу видеть вокруг себя образованных людей. Может, я и похож на сноба, но дело обстоит именно так.
Ну так я тебе скажу вот что. Я только что переменил свое мнение. Ты включен, насколько это зависит от меня. Нет, ты подожди минутку. Не надо, чтоб все видели, как ты счастлив! Мне еще следует поговорить с Томом. А ты постой тут. Вернусь через несколько минут.
Он нырнул в промежуток между танцующими, ухватил за руку Райдера и, несмотря на протесты последнего, оттащил его в сторону. Питер видел, как они разговаривают. Райдер несколько раз бросил взгляд в его сторону, но, по-видимому, спорить не стал.
Питер в душе был доволен, что ему не пришлось разыгрывать свою козырную карту. Если б его не выбрали, это вынудило
Вполне возможно, Фаррингтон понял его игру. Надо полагать, он задумывался над тем, почему это человек, так хорошо знакомый с творчеством Лондона, не узнал при встрече его самого. В этом случае Фаррингтон должен был решить, что Фрайгейт разыгрывает какую-нибудь комбинацию. Тогда он будет ему подыгрывать некоторое время, пока они не уйдут достаточно далеко вверх по Реке, а затем уж выяснит, какую тот преследовал цель.
Тем не менее Питер не считал, что ему может угрожать смерть. Ни Фаррингтон, ни Райдер не были убийцами. И все же, хотя некоторые люди в этом мире менялись к лучшему, другие становились хуже. Фрайгейт и понятия не имел, каковы были ставки в отчаянной игре, затеянной капитаном и его помощником.
Райдер подошел к нему, пожал руку и сказал, что рад видеть его на палубе. А через несколько минут Фаррингтон остановил оркестр и объявил о своем выборе нового матроса. К этому времени Питер вывел Еву наружу и рассказал ей о своих новостях.
Некоторое время Ева молчала. Потом сказала:
— Да, я знала, что ты пытаешься попасть на корабль. Здесь, Питер, секреты трудно хранить. Мне действительно было плохо, но главным образом потому, что ты скрывал от меня свое намерение бежать отсюда.
— Я пытался отыскать тебя, — ответил он, — но ты ушла куда-то и даже не сказала куда.
Ева заплакала. И у Питера глаза были на мокром месте. Она вытерла слезы, шмыгнула носом и шепнула:
— Я не говорю о том, что ты бросаешь меня, Пит. Но я скорблю о том, что умерла любовь. Когда-то я думала, что она будет длиться вечно. Не надо было быть такой дурой.
— Но я все еще очень привязан к тебе.
— И все же недостаточно сильно, не так ли? Я не виню тебя, Питер. Я и сама ощущаю то же. Это просто… как бы я хотела, чтоб у нас сохранились чувства, которые были вначале…
— Ты найдешь себе кого-нибудь другого. Во всяком случае, мы расстаемся без ненависти.
— Да, так лучше. Людям плохо, когда они любят друг друга, а вместе жить не могут. Но если любовь умирает совсем, превращаясь в хладный труп, то хуже не бывает. Не выношу безразличия.
— Ты вынесла гораздо больше, — сказал он. — Если бы мы были до сих пор влюблены друг в друга, я или остался бы тут, или попробовал бы уговорить капитана взять нас обоих.
— Но тогда ты возненавидел бы меня. Нет, сейчас, может, и плохо, но только так и нужно поступить.