МИР ТИШИНЫ
Шрифт:
Детский язык поэтичен, ибо это язык начала вещей, а значит - язык первичный и непосредственный, так же как первичен и непосредственен язык поэтов. "Луна сломалась", говорит ребёнок про молодой месяц. "Отнесём её маме, чтобы она починила".
Детский язык мелодичен. Слова, робко вышедшие из тишины, укрываются и защищают себя в его мелодии. В словах ребёнка больше мелодии, чем содержания.
Кажется, что тишина накапливает собственные запасы внутри ребёнка для шумного мира последующих лет, когда ребёнок уже станет взрослым. Взрослый, сохранивший в себе не только остатки детской речи, но и детской тишины, способен
Язык ребёнка - это преображённая в звук тишина. Язык же взрослого - звук, ищущий тишины.
Дети - эти маленькие холмики тишины - разбросаны повсюду в мире слов в напоминание людям о происхождении речи. Они словно тайный заговор против чересчур динамичного мира наших дней. И порой они не только напоминают о том, откуда вышло слово, но также и предупреждают о том, куда оно может вернуться: обратно в тишину. Да и что может быть лучше для искажённого слова, чем вернуться в эти маленькие холмики тишины, чтобы затем раствориться в них? Тогда на Земле остались бы одни лишь холмики тишины, и слово бы погрузилось бы них глубоко-глубоко - для того, чтобы в глубине тишины могло зародиться новое, истинное слово.
Старики
Медленно взбирается Слово из тишины в ребёнке, и так же неспешны слова стариков на своём обратном пути в тишину, являющейся ни чем иным, как концом жизни. Подобно ставшей слишком тяжёлой ноше слово срывается с уст старика - больше вниз к тишине, чем к другим людям, ибо старик обращается больше к тишине, чем к ним.
Как тяжёлыми камнями во рту ворочают старики своими словами. Они словно закатывают их обратно в укрытие в тишине - ещё до того, как сами уже покинут эту землю - в попытке вернуть тишине слова, столь легко принятые ими из тишины, когда они были ещё детьми.
Старик и старуха, безмолвно сидящие рядом на вечернем крыльце своего дома... Они пребывают в тишине - так же как и каждое их слово, как и каждое движение, вызванное этим словом. Они больше не вслушиваются в речь тишины, ибо уже сами стали частью тишины. Как раньше они водили на реку скот, так сейчас они проводят вечер к водопою тишины и ждут, пока тот не пресытится. Затем медленно встают и отводят его обратно в уютный свет дома.
Ещё до того, как самим спуститься в тишину смерти, в стариках уже присутствует нечто от этой смертной тишины; движения их замедленны, словно они не хотят беспокоить тишину в конце пути. Неуверенно, с помощью палки передвигаются они так, будто идут по мосту без ограды, по обе стороны которого больше не язык, но смерть, вздымающаяся им навстречу. Они идут за тем, чтобы смертная тишина встретилась с их внутренней тишиной. Последнее слово старика напоминает корабль, везущий его из тишины жизни в тишину смерти.
ТИШИНА И КРЕСТЬЯНИН
1
Деревня... Робко вырастают стены домов из земли - сначала медленно, шаг за шагом, горизонтально, затем немного ввысь, осторожно, словно опасаясь натолкнуться на нечто, чего касаться нельзя.
Подобно выброшенной старой обуви, раскинулись сельские дороги. Они коротки и, внезапно прервавшись, пропадают за углом. Они напоминают остатки некой великой дороги, которой уж больше нет. Лишь тишина гуляет по ним, в хвосте которой тянется немногочисленная
А из маленьких окошек домов за собственным шествием по дороге следит всё та же тишина.
Люди неспешны, словно пытаясь попасть в неспешный ритм самой тишины.
Утром два человека на улице стоят рядом и разговаривают друг с другом. Осторожно озираются, словно ночная тишина всё ещё наблюдает за ними. Они неуверенны могут ли говорить вслед тишине ночи, и оттого слова украдкой кружат между ними. Они говорят уже битый час, но кажется, что с каждой минутой тишина становится всё плотнее.
2
Весной сквозь щель в тишине сначала беспрепятственно проскальзывают первоцвет и серёжки, а после них уже появляются тюльпаны и крокусы. И появление их столь внезапно, что кажется его можно услышать, однако звук переходит в цвет: в сияющую красность и жёлтость тюльпанов.
Птицы начинают петь. И песня эта напоминает шелест птичьего крыла в воздушной тишине.
Летом цветы в садах налиты подобно спелым плодам, как разноцветные мильные камни - путевые столбы, стоящие на дорогах тишины.
Порой летним днём деревня погружается в тишину, словно уходит под землю. Стены домов - единственное, что остаётся ещё над землёй, и только церковная башня возвышается подобно крику о помощи - крику, в тишине обратившемуся в камень.
В такие летние дни цветы в садах выглядят иначе: цветы потемнее подобны водорослям на дне океана тишины; а те, что поярче - напоминают отражённые на глади тишины образы звёзд или сверкающую в толще тишины рыбу.
3
Пасущийся на полях скот: они словно животные тишины. Широкие спины... Кажется, они тянут на себе саму тишину. Глаза их подобны бурым камням на дороге тишины.
Вот идут две коровы, а рядом - человек... Он словно сливает тишину со спин коров на поля, или словно боронит тишиной.
Мычание коровы подобно прорехе в тишине - тишине, разрывающейся на части.
Широкие взмахи людей в поле - они заново сеют тишину, погубленную в городах.
4
Жизнь крестьянина проходит в тишине. После блужданий слова возвращаются в бесшумные движения человека. Движения крестьянина напоминают растянутое слово, в долгом странствии лишившееся собственного звучания.
Когда крестьянин косит, сеет или доит, то движения его остаются каждый раз одними и теми же. Совершаемые им действия так же явственны, как и дом, в котором он живёт, или растущее в поле дерево. Неизменный порядок повторяемых движений поглотил в себе весь шум работы, и работа крестьянина погружена в тишину. Ни в каком ином призвании упорядоченность повседневного труда не проступает столь явственно и очевидно, сколь в крестьянском труде.
Крестьянин продвигается вслед за плугом и лошадьми... Все поля мира распластались под его плугом, под поступью крестьянина и его лошадей. Движения крестьянина, лошадей и плуга не зависят от языка, поскольку никогда они из него и не выходили, словно крестьянин, перед тем как выйти в луга, вовсе не говорил: "Сейчас я отправляюсь пахать поле"; и вообще - словно человек ни разу и слова не обронил о полях, лошадях или пахоте, ибо движения крестьянина стали подобны бесшумному пути звёзд на небе.