Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 1
Шрифт:
КПГ была запрещена, ее функционеры арестованы, к лету ее судьбу разделила гораздо более влиятельная СДПГ, все остальные партии «благоразумно» объявили о своем самороспуске в целях «сплочения» немецкого народа, профсоюзы всех направлений также были распушены, а взамен образован единый Германский трудовой фронт из работодателей и работников. Превращение многоцветной веймарской политической палитры в единообразно–коричневую было закреплено законом от 14 июля 1933 г., вводившим запрет на образование новых партий, а в декабре НСДАП была объявлена «носительницей немецкой государственной мысли», юридически закреплено единство партии и государства: фюрер и рейхсканцлер теперь лично определял состав рейхстага и назначал высших чиновников. В июле 1934 г. партийные решения были объявлены обязательными для исполнения всеми государственными органами. Рейхстаг, и без того потерявший всякое значение, формировался теперь из НСДАП и подотчетных ей организаций, которых к тому времени было образовано великое множество, ведь с их помощью любой гражданин подлежал включению в нацистскую «народную общность», будь то
Весной 1933 г. провинциальные ландтаги потеряли право формировать земельные правительства, законы «Об унификации земель с рейхом» от 7 апреля 1933 г. и «О рейхсштатгальтерах» от 30 января 1935 г. предоставили это штатгальтеру (наместнику), главной задачей которого было «обеспечение выполнения политических директив рейхсканцлера». Впоследствии эта должность слилась с гауляйтером НСДАП и была передана в ведение министерства внутренних дел. В начале 1934 г. ландтаги вообще ликвидировали, а заодно и рейхсрат. В 1935 г. были уничтожены остатки самоуправления общин, бургомистры теперь назначались министром внутренних дел сроком на 12 лет. После смерти президента Гинденбурга в августе 1934 г. и его пост был упразднен за ненадобностью, А. Гитлер стал пожизненным «фюрером и рейхсканцлером немецкого народа». Монополия власти НСДАП была закреплена конкордатом с католической церковью, базировавшимся на ее невмешательстве в политику, и огосударствлением протестантской церкви. К 1936 г. нацистская унификация Германии завершилась.
Фашистская молодежь. Германия, 1933 г. РГАКФД
Наряду с выстраиванием государства и общества по нацистскому образцу Гитлер предпринял единственную, но радикальную акцию по чистке собственной партии от остатков «левой оппозиции» и прочих наивных людей, слишком буквально понимавших призывы к «национальной революции». 30 июня 1934 г. во время «Ночи длинных ножей» были арестованы и расстреляны наиболее одиозные командиры штурмовиков, претендовавшие на влияние в государстве, а также другие потенциальные оппозиционеры (Э. Рем, Г. Штрассер, Э. Юнг, К. Шлейхер и др.).
Формирование диктатуры с самого начала сопровождалось использованием методов устрашения и террора, которые все более приобретали значение одной из опор государства, но не единственной и даже не главной. Традиционные отношения государства и индивидуума претерпели существенную модернизацию и базировались на правовой доктрине, подразумевавшей наиболее полную реализацию личных интересов в их осознанном подчинении партийно–государственным при отсутствии любых форм оппозиционности. Масса, состоящая из активных фанатизированных членов, была предпосылкой успеха фашистских идей, поэтому основой социализации личности стала абсолютная лояльность тоталитарной идеологии, формировавшая неделимое «народное сообщество» или нацию, что воспринималось и немцами, и итальянцами как долгожданный итог подлинного объединения страны. Структура государственной власти формально базировалась на народовластии, хотя в реальности плебисцитарная демократия нацизма была построена на предрешенности результатов референдумов, превращенных в средство одобрения политики режима. Реальная же власть была сосредоточена в верхах партийно–государственной элиты, хотя принцип «фюрерства» повсеместно создавал иерархическую структуру маленьких и больших вождей, каждый из которых кем–то командовал и кому–то подчинялся. Культ А. Гитлера, лично руководившего партией, единственного, кто обладал правом на непогрешимость и абсолютную истину, замыкал эту пирамиду, давая ощущение групповой защищенности и встроенности в технократический механизм.
Национал–социализм имел гораздо более агрессивно–тоталитарную природу, чем итальянский фашизм, сохранявший до сближения с Германией во второй половине 1930-х годов многие традиционные устои общества, и именно поэтому воочию воплотил в себе угрозу всей западной цивилизации, рассматривая любые ее институты и ценности лишь с точки зрения прагматической утилитарности. Даже этатизм в его системе имел функциональное значение, самодовлеющий характер приобрели лишь понятие расы и ее биолого–мировоззренческая чистота как залог спасения мира. Сакрализованы были не только расовый отбор по принципам евгеники и создание таким образом «нового человека», но и формирование нового расово иерархичного мирового порядка, предполагающее биологические предпосылки господства высшей расы и уничтожение «недочеловеков», — уродливая и страшная пародия на интеграцию Европы и мира. По расовым законам 1935 г. все население Германии было разделено по признаку «крови» на «граждан» — арийцев, обладавших всей полнотой прав, и «подданных», все более бесправных в зависимости от степени «смешанности крови». Преодолеть эти барьеры стало невозможно, само понятие «народ» было резко сужено до термина «ариец». Соблюдение расовой чистоты — «платья бессмертия» — и верная служба народу являлись отныне высшими ценностными ориентирами для немцев. В 1938 г. расовые законы принимает Муссолини. Масштабы исполнительно проводившейся расовой политики, хладнокровного вытеснения и уничтожения «неполноценных» после краха нацизма ужаснули весь мир, в том числе добропорядочных немецких бюргеров, ранее предпочитавших
Публичное сожжение книг на одной из площадей Берлина. Германия, 1933 г. РГАКФД
Многочисленные мифы — «крови и почвы», «чистой расы», «нации–семьи», авторитарного вождя, равноправной «народной общности», «силы через радость» и т. п. — составляли основу психологического воздействия на сознание людей и действенности фашистской идеологии. Детально проработанная пропаганда, на службу которой были поставлены культура, искусство, средства массовой информации, наука, спорт и даже туризм, не оставляла лакун для сомнений. Однако ее воздействие не было бы эффективным, если бы фашистские режимы не имели реальных успехов — и прежде всего в социально–экономической сфере, в борьбе с Великой депрессией. За счет мобилизации ресурсов и резкого усиления государственного вмешательства (БФС, Национальный совет корпораций и Институт промышленной реконструкции (ИРИ, 1933) — в Италии, Генеральный совет немецкого хозяйства (1933), территориальные и отраслевые палаты, четырехлетние планы развития экономики — в Германии), а также милитаризации экономики и подготовки к войне фашистские режимы быстрее достигли позитивных результатов, чем демократические. Немцы поверили в Гитлера к 1936 г., когда в Германии, единственной среди европейских стран, была ликвидирована безработица, в Италии кризис усилиями фашистского государства так и не достиг катастрофических масштабов, и Европа смотрела тогда на эти страны с изрядной долей любопытства и сочувствия, но не ужаса. Либеральные ценности свободы и плюрализма явно проигрывали по сравнению с материально стабильным существованием. Незамедлительно развернувшаяся в фашистских странах социальная политика для широких масс в виде поддержки многодетных, жилищного строительства, организации досуга, воспитания и образования прибавила им сторонников и изнутри, и вовне. Но и имущие слои общества долгое время испытывали удовлетворение: разумный компромисс с государственной властью принес им защиту от социальных катаклизмов и уничтожение рабочих организаций, организованное по «принципу фюрерства» (беспрекословное подчинение работников) «органическое хозяйство», а также модернизацию и динамичную промышленную среду.
К середине 1930-х годов, несмотря на резкую активизацию внешней политики государств фашистского толка, было сложно предугадать, насколько безграничны их политические и идеологические цели. Германский рейх, ведомый Гитлером, не имел ни воли к сопротивлению, ни возможности остановить оказавшуюся антинациональной и безрассудной экспансию и агрессию. Они были органическими составляющими фашистской системы, более того, оживляли и укрепляли подобные движения и режимы в других государствах.
В конце 1920-х — начале 1930-х годов многие страны Европы вступили на реакционно–авторитарный путь развития. Это свидетельствовало о глубоком кризисе ценностей и принципов западноевропейской демократии. В советской исторической науке авторитарные режимы межвоенной эпохи именовали фашистскими, хотя на самом деле они копировали лишь отдельные элементы идеологии и практики «классического» фашизма.
Английский историк Эрик Хобсбаум предложил интересную типологию политических систем, противопоставлявших себя западным демократиям, подчеркнув, что их объединяла праворадикальная идеология и ненависть к социалистическому движению. «За двадцать лет отступления либерализма ни один по–настоящему либерально–демократический режим не был свергнут слева. Опасность шла исключительно справа. Правые в тот период представляли собой не только угрозу конституционному и представительному правлению, но идеологическую угрозу либеральной цивилизации как таковой».
Значительная часть авторитарных режимов межвоенной эпохи апеллировала к исторической традиции. Адмирал Миклош Хорти, возглавивший Венгрию после разгрома Советской республики, провозгласил в стране королевство, а себя назначил регентом при отсутствующем монархе. Военно–аристократическими декорациями было оформлено правление маршала Маннергейма в Финляндии и маршала Пилсудского в Польше. Одержавший победу над республиканцами в ходе гражданской войны в Испании генерал Франсиско Франко подавал себя как истового католика и в конечном счете восстановил в стране монархию.
«В принципе имеется три вида внутренних оправданий, то есть оснований легитимности (начнем с них). […] В данном случае нас интересует прежде всего второй из них: господство, основанное на преданности тех, кто подчиняется чисто личной “харизме” “вождя”. Ибо здесь коренится мысль о призвании (Beraf) в его высшем выражении. Преданность харизме пророка или вождя на войне, или выдающегося демагога в народном собрании (Ekklesia) или в парламенте как раз и означает, что человек подобного типа считается внутренне “призванным” руководителем людей, что последние подчиняются ему не в силу обычая или установления, но потому, что верят в него. Правда, сам “вождь” живет своим делом, “жаждет свершить свой труд”, если только он не ограниченный и тщеславный выскочка. Именно к личности вождя и ее качествам относится преданность его сторонников: апостолов, последователей, только ему преданных партийных приверженцев. В двух важнейших в прошлом фигурах: с одной стороны, мага и пророка, с другой — избранного князя–военачальника, главаря банды, кондотьера — вождизм как явление встречается во все исторические эпохи и во всех регионах» (Вебер М. Политика как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990).