Мировой Ворон
Шрифт:
Алахан и его спутники быстро дошли до двора Ульрика. Люди, мимо которых они проходили, взбудораженные звуками рога, спрашивали друг друга, не началась ли атака на город.
— Алахан, иди–ка сюда! — прокричал Трикен, когда они с Халлой достигли подножия Ступеней.
Он побежал к командирам, перепрыгивая по три ступеньки за раз. Крепостная стена над ними кишела людьми, но признаков тревоги не было. Жители просто сбежались на сигнал своих собратьев, пришли на что–то посмотреть и теперь пристально вглядывались в равнины за воротами.
Рексель Падающее Облако взбежал наверх по ближайшей лестнице, расталкивая толпящихся на стене людей и торопясь увидеть своими глазами, что там творится.
— Во имя чертогов за пределами мира! — возопил он наконец. — Откройте ворота! — разнесся над стеной его властный, громовой голос.
Стражники у ворот не стали уточнять приказ; они бросились к створкам, и никто даже не усомнился в авторитете Падающего Облака.
Тяжелый механизм натянул цепи, и огромные створки стали медленно открываться, а Алахан вместе с Трикеном быстрым шагом вышли вперед их группы.
— Глазам не верю, — произнес Падающее Облако, вернувшись на двор Ульрика.
Между створками ворот появилась белая полоса. Она становилась все шире и шире, открывая вид на бескрайние равнины владений Летнего Волка, и от опушки рощи к городу, ярко выделяясь на фоне чистого голубого неба, ползла человеческая фигурка. Искалеченный, окровавленный мужчина мощного телосложения, чьи отливавшие черным волосы облепили голову, не давая различить черты его лица. Но не этот человек, рычащий, будто зверь, с окровавленной культей вместо правой руки, вызвал сигнал тревоги. Человек тащил за собой, крепко вцепившись в нее уцелевшей рукой, блестящую на солнце черную тварь. Она напоминала нечто среднее между обмякшим мясистым деревом и черным кальмаром, чьи щупальца были собраны за длинным толстым телом. Щупальца, безжалостно обрубленные топором.
— Вульфрик! — воскликнула Халла и устремилась к нему, не обращая внимания на дохлую тварь у него за спиной.
Алахан, как и все остальные, кто стоял на дворе Ульрика, не мог отвести взгляд от черного дерева. Огромное, чудовищное, с единственной круглой пастью, откуда на булыжники дороги капала зеленая слизь. Каждое щупальце оставляло на камнях липкую черную кровь, дорожка которой тянулась от ворот через заснеженную равнину. Вульфрик, с переломанной ногой и без правой руки, полз на коленях и тащил за собой мертвую тварь от самой Хрустальной реки до ворот Тиргартена.
Затем он вдруг поднялся на ноги и заревел, подняв голову к небу. В этом реве не было узнаваемых слов, в нем звучали только ярость и боль. Глаза его оставались угольно–черными, хотя, насколько мог судить Алахан, боевая ярость давно его покинула. С головы до ног его покрывала липкая черная кровь твари. На голом торсе она уже высохла и коркой покрывала его лицо и раны. Культя руки потрескалась, кровоточила и распухала, будто в рану попала какая–то жуткая инфекция, а все мускулы пульсировали вздувшимися красными венами.
— Срочно найдите Кроу, — негромко приказал Алахан.
— Да, думаю, ты прав, — ответил Трикен, пораженно глядя на мертвую тварь и ревущего Вульфрика.
Глава шестнадцатая
Тир Нанон в чертогах за пределами мира
До самого горизонта расстилались руины из камней чудовищного размера. Пыльные обломки бесконечной чередой падали из провалов и больших трещин и исчезали — принимали другую форму. Каждый осыпающийся, полуразрушенный камень размером превосходил гору и находился дальше, чем линия земного горизонта. За руинами на фоне сияющей голубизной пустоты возвышался еле видимый высокий шпиль из черноты и тени. Все казалось зыбким и нереальным, словно окружающее было лишь воспоминанием. Наверное, где–то далеко когда–то стояли и другие строения, возможно, возвышающиеся над башней. Но сейчас
Но разрушенная стена и башня оставались на месте, напоминая, что теневые чертоги за пределами мира не падут так легко. Некогда здесь было великое царство. Его питали вера и преданность, которые превращались в божественную энергию и возвращались в земной мир. А теперь жизнь его поддерживали последние искры божественной энергии, сохранившиеся в крови Уты Призрака.
Пока альбинос–священник рос среди людей, его наследие обеспечивало невредимость чертогам его бога. Он следовал пути Черного ордена Одного Бога и соблюдал строгие законы Тор Фунвейра, но, сам того не зная, поддерживал жизнь в том, кого любили доккальфары, в их потерянном боге — Теневом Гиганте. Если бы Нанон встретил его, когда Ута был ребенком, то они успели бы сделать очень многое до начала последней битвы, до того, как противники в последний раз скрестят мечи, и до того, как Долгая Война принесет еще больше потерь и объявит новых победителей. Может, уже слишком поздно и Ута ничего не изменит? Нужны ли вообще изменения? Или больше не осталось ничего, кроме мести?
— Тебе помогло видение? — спросил Корвус.
— Я не знаю… Я думаю, мне нужно было это увидеть хотя бы раз.
— Кровь и мудрость твоего народа построили чертоги много веков назад.
— Не слишком–то много, — ответил Нанон. — С тех пор как я сюда попал, я по–новому оценил время. Десять тысяч лет, пятьдесят тысяч, сто тысяч — слишком мало, слишком быстро, если рассматривать их в общем контексте.
Ворон в его разуме начал каркать, передавая ему далекую песню Бритага — песню мудрости и хитрости, и каждый звук давал Нанону новое понимание бога–ворона. Похоже, даже Гигантов можно было понять, если провести с ними достаточно времени, а Бритаг очень хотел, чтобы его поняли. Мировому Ворону требовались друзья — именно они привязывали его к землям людей.
— Ты не должен слишком сильно погружаться в контекст, — заметил Корвус. — Реальное чувство перспективы — очень опасная способность. Даже ты, Тир Нанон, занимаешь весьма крохотную часть реальности, можно сказать, незначительную.
— И… что дальше? Ничего не имеет значения? — спросил Нанон.
— Совсем нет. Это заблуждение, которому в разной степени подвержены все существа. Если достаточно смертных поддерживают одно и то же заблуждение — например, считают значительной определенную вещь, — в какой–то степени она такой и становится.
— А ты? — спросил Нанон, — Какой крохотный уголок разума Бритага может постичь настолько незначительное существо, как я?
— Мировому Ворону нравится ваш народ.
— Бог способен на такие чувства? — с сомнением спросил доккальфар.
— Бритаг более чувствительный, чем другие боги, — ответил Корвус.
Нанон почувствовал безграничное сочувствие и понимание ворона, будто бог удачи и мудрости пытался уравновесить темперамент и силу Рованоко. Личность Бритага была глубже, чем у любого из смертных, многослойней и объемней, сложнее, чем у самого древнего из доккальфаров, но тем не менее он оставался добродушным и заботливым существом. Когда пути над пустотой померкли, а боги напрасно хватались за тонкие нити человеческой веры, только Мировой Ворон решил дать отпор врагу. Не Один Бог, гордый и честный, пышущий праведным гневом, возвышающийся с мечом в руке за спинами своих священников. Не Джаа, способный внушить врагам первобытный ужас и сжечь их дотла. Нет! Сопротивление возглавил скромный ворон, слетевший с плеча Ледяного Гиганта, желая спасти земли людей от Шаб–Ниллурата.