Мишка, Серёга и я
Шрифт:
— Между прочим, — с усмешкой сказал вдруг Геннадий Николаевич, — забыл предупредить. Я сегодня могу заседать хоть до вечера. Нарочно отложил все дела.
— Законно, — сейчас же сказал Серёга. — Всласть наговоримся.
— Наговоримся, — миролюбиво согласился Геннадий Николаевич. — Володя, продолжай собрание.
Мы сидели благовоспитанно, сложив руки на коленях, просили слова и один за другим говорили о железе. При этом каждый из нас глядел на Геннадия Николаевича.
— Они сговорились! — наконец крикнул он.
— Почему сговорились? — спросил Гуреев и подмигнул Серёге. — Ведь ты, кажется, был с нами в райсовете?
— Ладно, Гуреев, — попросил Сперанский. — Хватит бузотерить. Давайте за дело.
— Обожди, Мишка, — вмешался Серёга. — Ты ведь был с нами?
— Ну был.
— И что нам сказали?
— Да не об этом же речь! Урок-то мы все-таки сорвали!
— А с железом были правы.
Геннадий Николаевич засмеялся. Дверь снова приоткрылась. Теперь в пионерскую комнату просунулось сразу несколько голов. Они бесцеремонно уставились на нашего классного.
— Другим-то дайте посмотреть! — жалобно попросили из глубины коридора. — Что вы всю дверь заняли!
Какой-то парень, подпрыгнув, оперся на плечи тех, кто к нам заглядывал. Над их лицами на миг появилось еще одно, возбужденное и счастливое.
— А ну закройте дверь! — крикнул Геннадий Николаевич.
Дверь сейчас же закрылась. В коридоре кто-то удовлетворенно сказал:
— Это он крикнул. Слышали?
— Ты кончил, Иванов? — грозно спросил Володя. — Или, может, продолжать будешь?
— Я лучше помолчу, — любезно ответил Серёга. — А то сам ведь знаешь, директор, родительское собрание, комитет.
— Комитета тебе и так не миновать! — сердито проговорил Мякишин.
— Видите? — сказал Серёга Геннадию Николаевичу до того печально, что я фыркнул. — А ведь с железом-то мы были правы.
— Но урок-то вы сорвали? — не выдержал наконец Геннадий Николаевич.
— А с железом — правы.
— Я говорю тебе, Иванов, про урок.
— А я про железо.
— Сорвали урок — и правы! — Геннадий Николаевич обернулся к Мякишину и возмущенно развел руками.
— А в райсовете нам что сказали? — невозмутимо спросил Серёга.
— Тьфу! — взорвался Геннадий Николаевич. — Ну пусть по-вашему. С железом вы были правы, и я вас обидел зря. Но урок-то зачем срывать? Я вас обидел. Вы — меня. Так, что ли? Я вам по челюсти, вы — мне…
Геннадий Николаевич так здорово показал, что ребята невольно рассмеялись. Борисов шепнул мне:
— Недурно. Неплохое сравнение.
Дверь
— Боксер! На тренировку опоздаешь!
Геннадий Николаевич мигом выскочил в коридор. Мы услышали, как он закричал:
— Кто вам позволил комсомольское собрание срывать?
— Мы больше не будем, товарищ Козлов! Честное слово! — виновато зачастили ребята. — А насчет боксера, так это не наш орал. Это из второй смены. Ему уже выдали.
— Я вас сейчас к директору отведу. Марш по домам!
— Товарищ Козлов! Мы больше никому не позволим к вам заглядывать. Мы только здесь постоим. А когда кончите, домой проводим. Можно?
Я ничего не понимал.
Мякишин как-то странно взглянул на нас. Потом он на цыпочках подошел к двери, плотно закрыл ее и, обернувшись, прошептал нам:
— Хлопцы, это же Козлов!
— Кроме того, он еще и Геннадий Николаевич, — сказала Грушева.
— Девочка, — покровительственно сказал Мякишин. — Это же Геннадий Козлов! Ребята, неужели вы не догадываетесь?
Гуреев вдруг ахнул, вскочил и замахал руками.
— Не может быть! — закричал он.
Лицо у него стало смущенное и обрадованное, будто он получил пятерку за диктант.
— Доигрались! — с обидой сказал Мишка и стукнул кулаком по столу. — Такого человека и так встретили!
— Что с вами случилось? — засмеялась Аня. — Гуреев, ты даже смущен. Первый раз такое вижу.
Гуреев только выругался и негодующе хлопнул себя по голове, остриженной, как у первоклассника.
За Сашку Ане ответил Мякишин. Оказывается, нашим классным руководителем стал молодой, но уже известный боксер — чемпион Москвы. Я вспомнил, что даже видел где-то его фотографию. Но газетные портреты почему-то мало напоминают тех, кто на них изображен.
Когда Геннадий Николаевич вернулся, мы встретили его восторженным молчанием. Мякишин и Мишка одновременно вскочили, уступая ему место, хотя стул Геннадия Николаевича стоял рядом. Ира и Аня стали быстро перешептываться, и у них заблестели глаза.
Я же решил остаться безразличным. Спорт всегда был мне чужд. В конце концов, Геннадий Николаевич — хороший драчун, не больше. Ну пусть даже один из лучших в стране. Как, например, Марасан — лучший в переулке. Но когда Геннадий Николаевич мельком скользнул по мне взглядом, я неожиданно для себя ответил ему жалкой и просительной улыбкой.
Усаживаясь, он подозрительно посмотрел на ребят. Он, конечно, заметил перемену, которая в нас произошла, и, нахмурившись, сказал:
— Продолжаем собрание.