Мишкино детство
Шрифт:
Так среди любимых Мишкиных игрушек оказалась ненавистная и интересная бумажка — родословная.
Летающее сало
На дворе лютые морозы. Мишка сидит на печке, вьет веревочку и разговаривает сам с собой: «Теперь ты у меня чорта с два улетишь. Я тебе, милое, подвяжу как следует крылышки. И не трепыхнешься даже…
Утром он слышал, как мать говорила отцу:
— Сала уже на донышке осталось. Пора, должно быть, ему и на дуб улетать.
— Ну что ж, — сказал отец, — пора так пора…
Мишка вспоминает этот разговор и улыбается: «У кого улетит, а наше, как миленькое, будет сидеть».
Раз в год, к рождеству, Яшкины, как почти каждый двор Вареновки и Кобыльих выселок, кроме Макара Ярочкина да бабки Косой Дарьи, резали свинью. Собственно, это была не свинья, а пяти-шестимесячный подсвинок. Откармливался он обычно летом на крапиве, собачьей лебеде и бурачной ботве, а осенью на картошках. Оттого подсвинок бывал шелудив, щетинист, с желваком на брюхе, видом больше похож на ежа, чем на свинью. Сала с подсвинка нарезали с пуд, и толщиной оно даже на хребте было не больше как в два пальца.
Сала вдоволь ели только первые два дня праздника рождества. Потом оно становилось все более и более редким гостем на столе и наконец, примерно в середине рождественского мясоеда, совсем исчезало. А когда Мишка спрашивал у матери, куда девалось сало, она объясняла:
— На монашеский дуб улетело. Теперь, сынок, пасху жди. На пасху оно снова прилетит.
— А как же оно без крыльев летает? — недоумевал Мишка.
— А как летает ковер-самолет? — спрашивала мать.
И чтоб отвлечь Мишку от разговоров о сале, она описывала ему соблазнительную картину пасхальных святок:
— Прилетит к нам сало. Кто-нибудь принесет молока и творогу. Куры нанесут яиц. Накрасим писанок. Купим белой пшеничной муки и напечем куличей. А куличи будут рыхлые, вкусные. Отнесем один кулич в осиновскую церковь, освятим. Потом вернемся домой и будем разговляться: есть куличи, сало, творог, яйца… А теперь надо потерпеть… Хочешь, дам капусты с хрустом? Ты будешь ее есть, а она на зубах — хрусь, хрусь…
После такой картины можно потерпеть…
Ну, а зачем терпеть, когда можно сделать так, что пасха останется пасхой, а сало все-таки не улетит, и Мишка, как Петька и Ермиловы внуки, будет есть его до самого великого поста!
— Довольно, — торжествующе говорит Мишка, — отлеталось…
Мишка, как делал отец, поплевал в ладонь, одернул свитую веревочку, наспех обул лапти и выбежал в сенцы. В сенцах было темно, но он хорошо знал, что бадья с салом стоит рядом с закромом и что в ушках бадьи есть дырочки. Он ощупью нашел дырочку, продел в нее один конец веревки и завязал его двумя узлами. Второй конец он привязал к толстому крюку, вбитому в стенку. Подергал за веревку и промолвил:
— Вот и все дело… Надо Митьке об этом рассказать, у них тоже сало улетает…
Уже улегшись спать, Мишка слышал, как о чем-то шептались отец с матерью и опять упоминали про сало.
Обычно утром Мишка в первую голову бежал проверять расставленные силки — не поймался ли воробей или овсянка, а то и синица. Сегодня он как был, не обуваясь, выскочил первым делом в сени проверить, не улетело ли сало. Сала не оказалось. На том месте, где оно стояло, Мишка нащупал большой ведерный чугун, в котором варили ботву и мелкую картошку свинье. Он открыл дверь во двор. В сенцы ударил свет, но бадьи с салом не было. Не было и веревочки, которой Мишка привязывал бадью.
«Неужели прямо с веревочкой улетело? А может быть, сало кто-нибудь украл?»
— Сала нету! — тревожно сказал Мишка матери, вбежав в хату.
— Нету — значит, улетело, — спокойно ответила мать.
— А как оно там держится, на дубу? — подумав, спросил Мишка.
— Да вот так и держится, — неопределенно ответила мать и перевела разговор на другое: — Сейчас картошек наварим. Лепешек испеку. Принесу капусты с хрустом… Снедать будем…
Но у Мишки неотвязно, как комар, вилась мысль о сале. «Хоть бы посмотреть, — думал он, обувая лапти, — как оно летит: с подпрыгом, как воробей, или без подпрыга — плавно, как ворона…»
После завтрака он собрался было бежать к Митьке, чтоб узнать, улетело ли их сало, как вдруг скрипнули ворота и по двору послышались мелкие, видимо Митькины, шаги.
Едва переступив порог и сказав «Здравствуйте вам», Митька сообщил:
— А у нас нынче ночью сало на дуб улетело!
Мишка с удивлением посмотрел сначала на Митьку, а потом на отца:
— Во, значит, улетело с нашим вместе!
Мишкин отец, отряхая крошки с рыжеватой широкой бороды, спросил:
— И у вас улетело? Значит, сговорились.
И чему-то улыбнулся.
От протопленной печки потянуло легким теплом. Верхние стекла окон начали понемногу оттаивать. Но в хате было все же холодно. Ребята разулись и полезли на печь.
— Ну, а как оно летает? — спросил Мишка.
Митька не мог объяснить, как летает сало. Тогда Мишка сам начал рассказывать ему о летающем сале, как будто он видел эти полеты по меньшей мере раз двадцать:
— Оно и без крыльев летает, как ковер-самолет. Подлетит к дубу, покружит возле него, как птица, и сядет.
— А как же бадья может сесть на ветку? — недоумевает Митька. — Бадья вон какая, — показал он руками, будто охватил бадью, — а ветка вот такая, — он протянул руку.
Мишка сам не понимал, но раз объявил себя знающим, надо объяснить, как это происходит.
— А ты разве не видел, какие большие сорочьи гнезда держатся на маленьких ветках? — спрашивает он Митьку.
Сорочьи гнезда чуть ли не с копну сена Митьке не только приходилось видеть, но и доставать оттуда яйца; сороки вьют гнезда на макушках невысоких, но густых деревьев.