Мишкино детство
Шрифт:
— Значит, бадья с салом — как гнездо?
— Ну да… А может быть…
Мишке вспоминается, как на тоненькой ветке груши висел пчелиный рой.
— Может быть, они висят там, как пчелиный рой, — говорит он.
Митька чувствует неуверенность Мишки.
— А чего ему туда летать? — спрашивает он Мишку.
— Чего? — На этот вопрос Мишка отвечает не задумываясь: — Если бы оно не улетало, его до пасхи поели бы. А пасху с чем встречать?.. А там еще лето настанет, жнитва. Разве на одном хлебе да огурцах выдержишь? Лошадь на одной соломе будет работать?
Митьке теперь все ясно.
— Эх, хорошо бы хоть сегодня еще раз поесть сала с хлебом… — со вздохом говорит он.
Мишка тоже непрочь бы съесть сала.
— А знаешь что? — вдруг подскакивает Мишка. — Давай возьмем палки и пойдем в лес. Может, чью-нибудь бадью собьем.
— И верно! Давай обуваться. Как мы, дураки, раньше не догадались!
Ребята поспешно обулись, оделись, прихватили по две палки и двинулись в поход.
До Монашеского леса было версты три, хотя наглаз казалось, что до него и версты не будет. Чтобы сократить дорогу, ребята пошли не Вареновкой, а открытым полем, прямо на средний дуб. Навстречу дул не сильный, но злой ветерок. Он жег лоб и щеки, пощипывал кончики ушей и, будто иголками, покалывал в носу. Итти было легко: после недавней оттепели мороз сковал такую снеговую корку, что на ней лошадь — и та бы не провалилась.
Летом ребятам не раз приходилось сбивать палками яблоки в чужих садах. Глаз наметался: Митька мог по заказу сбить любое яблоко, и палка редко когда застревала в ветках. Сейчас он тем более постарается. Свое сало они, понятно, сбивать не будут — пусть себе сидит до пасхи, а Ермилово сало, или Моргуново, или кого-нибудь из боковцев — словом, тому, которое будет ниже всех сидеть, наверняка не сдобровать…
— Я вот этой, смотри, толстенькой, — показывает Митька палку, — как ударю бадью по боку, так она с ветки и закубыряет.
— А моя вот эта плоха? — показал палку Мишка. От этой тоже не удержится. Только…
Мишка остановился и укоризненно поглядел на Митьку.
— Эх мы, дураки! — проговорил он, покачав головой. — А сумки взяли? Куда мы сало будем девать?
— Ц-ц… — цокнул языком Митька, не зная, что теперь предпринять.
Мишка поглядел на лес и на Кобыльи выселки. До леса уже оставалось меньше половины пути. Возвращаться домой за сумками… Холодно, и потом, бабы говорили — Мишка не раз слышал: если вернёшься с дороги, удачи не будет.
— Ну ладно, — решает Мишка: — оно не за горами. Завтра захватим сумки.
Поскрипывая лаптями, ребята продолжали путь. Но когда лес уже был совсем близко, Мишка вдруг вспомнил про злых собак сторожа:
— А сторож собаками нас не затравит?
— А во? — погрозил Митька той самой палкой, которой собирался ударить по боку бадьи.
— Да, так они и испугались твоей палки! — сказал Мишка.
Робость охватила и Митьку.
— А может, они спят? — сказал он уже совсем нерешительно.
Монашеский лес раскинулся по скатам огромной балки. Тут были самые разнообразные
Ребята подошли к балке и остановились. До заветного дуба оставалось только спуститься в балку и затем подняться на противоположный скат. На дубу уже видны были не то пучки прошлогодних листьев, не то старые гнезда, не то, как утверждали потом Мишка с Митькой, бадьи с салом.
Однако этот путь оказался самым трудным: а вдруг Ефрем, злой, здоровый старик, от которого за сажень несет нюхательным табаком, вздумает пойти в обход? От деда еще можно было бы убежать, но как убежишь от пяти его огромных псов, которых даже волки боятся!
Не признаваясь друг другу в охватившей их робости, ребята тревожно разглядывали то дедову сторожку, то дуб.
Сторожка стояла на дне балки и казалась покрытой ватой. Из коричневой трубы столбом поднимался синеватый дым.
— Вот видишь, на нижнем суку, — показал Мишка, — чугунок стоит? Это, должно быть, деда Акима. Его сбивать не будем.
— А на что он нам! Там и сала, небось, один кусок, — сказал Митька. — Я вон куда запущу палкой: видишь, повыше какая бочища стоит?
Мишка пристально посмотрел в то место, куда показывал Митька, и хотя никакой бочищи не увидел, но предположил:
— То либо Ермилова, либо чья-нибудь боковская.
В лесу все было как бы в дреме: и кусты, и деревья, и дедова изба. Вдруг открылась дверь сторожки, и разом залаяли все пять дедовых псов. Не сказав друг другу ни слова, ребята что есть духу пустились бежать на Рвановку. Отбежав с полверсты, они оглянулись назад и остановились. Погони не было. Лес, кроме трех огромных дубов, скрылся. Из логовины спокойно поднимался столбик дыма.
— Они… эти собаки… знаешь… — сказал Мишка прерывающимся от быстрого бега голосом: — один раз, кто его знает, какого человека разорвали…
— А как же узнали?
— А сапоги с ногами нашли…
Ребята прошли некоторое расстояние молча.
— Хорошо, хоть видели, что сидит, — сказал Мишка.
— Ага, — согласился Митька. — Мы давай теперь соберемся и пойдем туда гурьбой: возьмем с собой Сашку, Петьку, Юрку… Тогда собаки чорта с два нам что сделают. А к походу надо нынче же подготовить побольше хороших палок.
Сейчас же после обеда Мишка полез на чердак. Там он еще в начале зимы, как только бросили играть в городки, спрятал, чтоб мать не пожгла, городошные палки. Лучших палок для похода и не найти.
На чердаке было темно, но Мишка знал, что палки лежат за боровом. Огибая трубу, он вдруг больно ударился ногой о что-то твердое. Что это могло быть? Он попробовал рукой — бадья. Снял круговину — сало. Забыв про палки, Мишка поспешно слез с чердака, вбежал в хату и с радостью крикнул матери: