Миссия: соблазнить ректора
Шрифт:
— Ну, я пойду…
— Вот так вот прямо и пойдёшь? — отозвался из темноты Миар и внезапно коснулся моего плеча, придерживая, — я замерла, хотя прикосновение было более чем невинным. — Неужто в тебе некстати проснулась скромность, стыдливость и прочие девичьи рудименты, адептка Эрой? Не верю. То, чего нет, из ничего не появится!
— Нет, мне хочется в туалет! — разозлилась я. — И вовсе я не храплю!
— Ещё как храпишь. Ну, ладно, ладно. Сопишь. По-своему очаровательно, но слышно на всю комнату.
— Так это ваша вина, верлад. Рядом с другими мужчинами хочется не сопеть, а стонать.
Кажется, темнота обиделась, во всяком случае, замолчала на время.
— Туалет вон там. Ах,
Свет вспыхнул, и в этом нежно-розовом свечении я увидела невозмутимо лежащего на половине постели Миара, кажется, полностью одетого в какой-то вполне целомудренный домашний костюм. Выглядел он неплохо — в отличие от встрёпанной меня.
В туалет я сходила просто из вредности. Посмотрела на себя в зеркало, выдохнула. Два часа ночи — как мило, что он поставил в уборной часы. И да, платье действительно слегка помялось, не критично, но обидно.
Всё шло не так и не туда. Срок, оговорённый Эстеем, неумолимо двигался к концу. А Миар Лестарис… Представляю, в какой ярости он бы был. Может, оно и к лучшему? Я не хочу его обманывать. И мы совсем друг другу не подходим и не нравимся.
Нет, не так. Я ему не нравлюсь.
— Пожалуй, вы правы, — я решительно закрыла за собой дверь уборной. — Идти сейчас к себе, в темноте — глупая затея. Разбужу соседа, испорчу ему сон, а он ни в чём не виноват, он не вы, его мне жалко. Да и кровать у вас лучше моей. Просторнее. Бельё дороже и шелковистее. Уйду-ка я утром. Если буду сопеть слишком громко — щёлкните меня по носу. Надеюсь, ваша репутация не пострадает?
— Ну, что ты, — неожиданно тихо отозвался Миар. — Она регулярно страдает как раз потому, что из моей спальни слишком редко выпархивают юные легкодоступные и безнравственные красотки. Меня так, чего доброго, стариком сочтут.
Всё же слышать это было неприятно.
— Давно хотела вам сказать, пора нам прекращать все эти обжимания. Во всяком случае, я с ними заканчиваю, чего и вам желаю. Многие начинают жизнь после Громницы с чистого листа, начнём и мы.
Я расстегнула платье, оно соскользнуло к ногам. На мне остались только чулки и та самая коротенькая фиолетовая комбинация, жаль, конечно, что без пеньюара. Миар по-прежнему лежал на своей половине, не двигаясь, и молча смотрел на меня. Я опустилась на свою половину кровати, стараясь его не коснуться — свет погас, очень даже хорошо, что погас. Я не могла смотреть на него и не выдать лицом бури, поднимавшейся внутри.
— Это был вам подарок на прощание, успели полюбоваться? Хватит уже держать меня на поводке, именно это вы и делаете. Мои предыдущие отношения закончены, я свободная женщина, а вам я никогда не достанусь, подберите слюни. Упустили свой шанс, сами виноваты.
— Какие ещё слюни?!
Наугад я вытянула руку и неожиданно попала в цель. Ладонь легла на его губы, мягкие, горячие, слегка обветренные. Сухие.
— Видишь, — немного хрипло проговорил Миар, — никаких слюней, лада Эрой. Ари…
В темноте мои пальцы пробежались по его плотно сомкнутым губам, колючему подбородку. Некстати вспомнился тот наш первый поцелуй под ледяным дождём — и все остальные, что были после, я провела пальцем по нижней губе Миара, надавила и почувствовала её изнанку, мягкую, податливо-влажную.
— Уходи, — глухо сказал Миар, однако сам не двинулся с места. — Я тебя провожу. Уходи же, Ари… Обидься опять на что-нибудь и уходи. Так будет лучше.
Я продолжала касаться его лица, носа, лба, подбородка, не рискуя опустить руки ниже. «Не сейчас, не время, не так!» — пульсировало в
Нельзя было показывать собственную неопытность, нельзя — эти мысли мешали, я и гнала их прочь, и цеплялась за них.
Пальцы Миара уже беззастенчиво сдвинулись полоску белья, проникая между мягких уязвимых складочек, и я вздрогнула, инстинктивно сводя колени — нет, он может понять сразу…
— Стойте! — я отодвинулась к краю, ускользая от его руки.
— Раньше надо было думать, думать и уходить, а теперь я уже и так… стою. Давно, — шепнул он мне на ухо и лизнул ушную раковину, прикусил мочку уха, от чего меня словно кольнуло внизу живота. И захотелось опять почувствовать его язык во рту и руку между ног.
— Давно?
— С первой нашей встречи, когда ты врезалась в меня, как маленький боевой кабанчик.
— Сами вы… кабанчик. Козлик безрогий… А как же коньяк? На который вы поспорили… с Кертоном…
— В бездну Кертона. В бездну коньяк. Всё будет в порядке, Ари. Всё обойдётся. Всё обойдётся…
О чём он?
У меня безбожно путались мысли, и я теряла контроль над ситуацией… нельзя было терять контроль!
— Можно мне? Я тоже хочу. Я так долго этого ждала… — шепнула я и положила руку ему на пах. Бархатные домашние штаны, я даже не уверена, было ли под ними бельё, настолько отчётливо чувствовала каждую жилку на члене, тонкая мягкая ткань совершенно ничему не препятствовала. Боже, боже, что я делаю, надо бежать, он всё поймёт, я не смогу, он вышвырнет меня отсюда…. Рука Миара опустилась на мою, удерживая, не давая её убрать, губы снова прижались к моим, он словно пришил меня к этой своей постели, и я растерялась под двойным напором — удивительно приятных, хоть и болезненных глубоких поцелуев, от которых горело лицо, и настойчивой руки, водящей моей рукой по его возбуждённой плоти.
«Ничего особенного, в этом нет совершенно ничего особенного, это просто тело, просто ему будет приятно», — убеждала я себя, теряясь в ощущениях. Миар толкнул мою руку в свои штаны, преграда ткани исчезла, я обхватила его член рукой, а он укусил меня за губу, не отводя потемневших глаз от моего лица.
Мрак, я не должна показаться неопытной, я не должна… Но когда это происходит на самом деле, не на словах — всё совсем иначе. И вот так, в постели, лёжа — тоже иначе.
Я сжала пальцы и стала водить вверх и вниз, надеясь, что не сделаю ему больно или неприятно. Его рука поглаживала мою грудь, другая расстёгивала крошечные застёжки комбинации, и вот уж в нём-то уверенности и опыта чувствовалось — хоть отбавляй. Очередная интрижка, очередная навязавшаяся девица… Одна из многих, такая, как та Акрысия из Асветона. Не первая и не последняя.
Обидно.
Как же обидно!
Я почувствовала выступившую на смутительно гладкой головке члена каплю, размазала её по горячей коже, губы ректора сомкнулись на моём соске, мягко потянули… Миару нравилось меня трогать, нравилось моё тело, я это чувствовала, ему нравилось быть со мной, но как же мне хотелось большего! Какая же ты дура, Ари-Котари. Что тебе важнее — собственная жизнь или то, что он о тебе подумает? В любом случае, думать о тебе очень скоро он будет очень и очень плохо…