Миссия в Ташкент

Бейли Фредерик Маршман

Особой причиной вербовки меня в секретную службу было следующее правительство было встревожено постоянными слухами о том, что британские офицеры в Бухаре подготавливают и инструктируют бухарскую армию. Рассказываемые детали были очень обстоятельными. Британские офицеры якобы тайно расквартированы в казармах, и чрезвычайно плотный кордон часовых, охраняющих их, препятствует доступу туда кому бы то ни было. Офицеры никогда не выходят из этих помещений и нигде не показываются. Было послано уже немало тайных агентов, чтобы разузнать подробности всего этого. Но ни один из них не вернулся. Работа секретной службы в Бухаре также была поставлена хорошо, и нам рассказали, что пятнадцать таких агентов были пойманы и задушены! У Дункова

были большие трудности в поиске шестнадцатого. Мандич сказал ему, что его друг Кастамуни рискнет попробовать. Дунков попросил Мандича привести меня к нему в контору для собеседования.

Город Бухара лежал в десяти милях от главной Транскаспийской железной дороги. Железнодорожная станция называлась Каган. Русская территория в Бухаре состояла из полосы шириной несколько ярдов по обе стороны от железнодорожной линии и небольшой территории вокруг станций. Из-за чрезвычайно интенсивных транспортных потоков в Бухару и из нее эта станция имела гораздо большее значение, чем другие, и здесь был небольшой русский город. План большевистской контрразведки заключался в том, что в то время как я в роли опасной обязанности шестнадцатого шпиона буду пытаться попасть в Бухару, Мандич должен будет оставаться в Кагане, чтобы помогать и поддерживать меня и получать мои отчеты. Мы же, фактически, намеревались, попав в Бухару, не иметь далее ничего общего с большевиками, а попытаться найти возможность попасть в Персию или, возможно, в Афганистан.

Вот как мы собирались устроить наши дела в Бухаре. Семенов был другом Мир Баба — бухарского консула в Ташкенте. Он сказал Мир Бабе, что его австрийский друг, которого зовут Кастамуни, хочет поехать в Бухару, чтобы купить кое-какие вещи, которые нельзя было достать в Ташкенте и которые он собирается продать с некоторой прибылью. Мир Баба сначала отказался делать что-либо, но в конце, из дружеских чувств к Семенову и под его гарантии, что Кастамуни не был большевиком, он дал мне рекомендательное письмо. Мои большевистские начальники об этом ничего не знали.

Мандич сказал мне, что собеседование у Дункова будет трудным и опасным. Я должен буду пройти через длинную комнату, в которой за своими столами работали все самые профессионально успешные советские контрразведчики. Некоторые из этих людей в течение многих месяцев интенсивно занимались поиском меня. Затем я должен буду пройти трудную и обстоятельную беседу с Дунковым, который мог оказаться очень подозрительным. Я сказал ему, что это все выглядит не очень хорошо. Моя легенда не выдержит такого пристального внимания. Поэтому мы разработали другой достаточно топорный план, но который, как мы рассчитывали, будет все же немного получше. Мандич с моей помощью достал немного хорошего немецкого вина. Он пригласил Дункова к себе в гости распить его. Я, как предполагалось, давал где-то в городе уроки английского языка. Ожидалось, что я присоединюсь к этой компании в пять пополудни после урока. Но на самом деле, я должен буду перепутать время и присоединиться к ним в шесть, рассчитывая, что к тому времени вино смягчит Дункова и сделает его более дружественным и менее подозрительным.

Подготовка к осуществлению этого плана шла успешно. Мандич собирался жениться на одной очаровательной польской даме, с которой он познакомился в Ташкенте. Они были католиками, и через несколько дней было решено устроить бракосочетание. Мы все трое вскоре после этого собирались отправиться в дорогу настолько быстро, насколько это было возможно.

За день до моего предполагаемого собеседования с Дунковым, я шел по улице с Мандичем. В нескольких ярдах впереди нас шло трое мужчин. Мандич сказал мне, что в центре идет сам Дунков. Я сказал Мандичу, что мне не нравится сложный план, который мы придумали для интервью. Мне казалось, что что-нибудь могло легко пойти не так, как надо. Вино могло не дать того эффекта, на который мы рассчитывали; Дунков мог привести

кого-нибудь еще; он мог предложить прийти для беседы к нему на службу и т. д. И тут я подумал, что здесь на улице Дунков был совершенно без своей охраны, и если бы мы смогли провести и закончить нашу беседу с ним прямо здесь, то нам, возможно, удалось бы избежать дальнейших личных контактов, а Дунков при этом соблюл бы свой непреложный принцип непосредственного личного интервью со всеми своими агентами. Поэтому я сказал Мандичу, что мы ускоряем нашу встречу, и он должен представить меня ему прямо сейчас. Мы так и сделали.

Первое, что сделал Дунков когда мы подошли к нему, — он обратил внимание на обувь Мандича! В Ташкенте тогда было почти невозможно достать ботинки, и я отдал Мандичу пару, которую мисс Хьюстон так благоразумно спасла из моего дома после моего исчезновения. Они хранились спрятанными у одного из моих друзей на случай, если они понадобятся. «Где Вы раздобыли эти роскошные ботинки? Такие вещи, как мне кажется, трудно увидеть в наши дни в Ташкенте». Мы все рассмеялись, и, казалось, что Дунков был в хорошем настроении. Мандич, всегда умевший найти удачный ответ, сказал, что они ему достались от австрийского военнопленного, умершего в прошлом году, и что он держал их про запас.

Затем Дунков и я пошли вперед, в то время как Мандич пошел позади с двумя другими мужчинами. Дунков сказал мне «Мы очень озабочены скорейшим получением определенных сведений о делах в Бухаре. Вы должны немедленно поехать туда и увидеть, насколько правдива эта история о британских офицерах там. Получаемая нами информация столь обстоятельна, что мы уверены, там что-то есть. Время не терпит, и вы должны немедленно приступать к делу. В сущности, есть поезд, идущий завтра, я велю немедленно подготовить ваши документы, чтобы вы могли их завтра же получить».

Это поставило меня в трудное положение. Я не мог ехать без Мандича. Опора на его жизненный опыт была важна и во время поездки и для того, чтобы иметь дело с властями в Кагане, которых он хорошо знал еще со времени, когда он сам находился в Бухаре в качестве тайного агента. Сегодня было воскресенье. Мандич женился в среду. Таким образом, я мог ехать, возможно самое раннее, в четверг, а сейчас начальник моего отдела приказывал мне ехать в понедельник. И это не подлежало обсуждению. Я должен был любым способом отговорить его от этой неподобающей спешки и найти предлог, чтобы отказаться от поездки до четверга. Нельзя было отговориться моими приготовлениями к отъезду. У таких людей, как я, не было никакой собственности — маленький узелок вещей, вот все, чем я мог обладать, а это могло быть собрано за несколько минут.

Я не имел понятия, знал ли Дунков о предлагаемом бракосочетании Мандича. Церковные браки не одобрялись большевистскими властями, и вполне возможно, Мандич не упомянул об этом. Также нельзя было рассматривать в качестве серьезного аргумента то, что Мандич должен был ехать со мной в Каган. Я не мог сказать, что он не будет готов. Я должен был придумать что-то такое, что, безусловно, удержит Дункова от такой спешки. И я сказал:

«Товарищ, я не коммунист». Он остановился, уставился на меня, как будто я сошел с ума, и сказал «Не коммунист? Вы имеете в виду, что вы не член партии?»

Я ответил «Да, я не член партии. Я просто друг Мандича, который попросил меня в качестве большого одолжения съездить и узнать эти вещи для него в Бухаре. Я совершенно не предполагал, что я снова подпаду под военную дисциплину и могу быть в любой момент отправлен куда-то или откуда-то. Я лучше вообще не буду ввязываться в это дело».

Я никогда не видел, чтобы человек так внезапно менял тон своего разговора. Нужно помнить, что после печальной судьбы его последних пятнадцати агентов, он испытывал большие трудности в том, чтобы вообще найти кого-то, чтобы послать его в Бухару, а теперь он рисковал потерять и меня! Он сказал: