Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны
Шрифт:
— Благодарю вас, сэр, — сказал мистер Бантинг. Благодарность его была велика, и он чувствовал, что этих слов недостаточно; надо как-то подчеркнуть ее... надо еще что-то сказать... И, не находя подходящих выражений для своих чувств, он стоял с сияющей физиономией, преисполненный твердой решимости оправдать оказанное ему доверие.
Однако директор, видимо, считал, что интервью закончено. Не такое сейчас время, чтобы разводить церемонии. Ну, понятно, он ведь не знает, что мистер Бантинг в течение двадцати пяти лет заведывал тем самым отделом, который именуется сейчас отделом Холройда; он не знает, что мистер Бантинг поступил в универсальный магазин Брокли еще мальчишкой, что он свой человек здесь, а не какой-нибудь чужак, которого
Не мешало бы показать ему свое развитие, то, что поднимает его над общим уровнем служащих.
— Я часто думаю, сэр, не устроить ли нам бомбоубежище в подвале?
— Бомбоубежище? — с удивлением повторил мистер Бикертон. — Это зачем же?
— На случай... э-э... воздушных налетов, сэр.
— Вы что, боитесь, мистер Бантинг? — Вопрос прозвучал несколько иронически.
Мистер Бантинг считал себя выше подозрения в трусости. — Я просто думал, что об этом не мешает напомнить.
— Я не потерплю, чтобы мои служащие заранее тряслись от страха перед налетами, — заявил мистер Бикертон, и его глаза сверкнули синим огоньком, что случалось с ним не часто. Желая смягчать суровость своих слов, он улыбнулся мимолетной улыбкой, потом отпустил мистера Бантинга, показав пером в сторону двери.
Мистеру Бантингу было чрезвычайно приятно вырваться из мрачной полутьмы склада на капитанский мостик, своего прежнего отдела, но он думал, что остальные служащие отнесутся к этому как к очередной передвижке, вызванной военным временем. Он был намерен держаться по-деловому. Но, войдя в свой прежний отдел, он сразу почувствовал на себе словно свет прожектора. Кордер уже успел побывать здесь с новостями и подготовил ему встречу. Проходя мимо прилавков, мистер Бантинг со всех сторон слышал приветственные слова, пожимал протянутые ему руки. Он шествовал по длинному залу и всюду его встречали сердечные улыбки и поздравления, в искренности которых не приходилось сомневаться; его мягкое сердце совсем растаяло. Он никогда бы не поверил раньше, что прежние сослуживцы так обрадуются ему. Ах! Если бы Крис и Эрнест могли видеть эту сцену! Они поняли бы тогда, что их мнение об отце совсем не соответствует тому, что думают о нем люди солидные, считающие его в высшей степени достойной личностью.
Но, по здравом рассуждении, мистер Бантинг решил, что единственный вывод, который сыновья сделают из всего этого, будет таков: наверное, Холройд порядочная дрянь, и работать с ним было нелегко.
Совершив короткий предварительный обход отдела, мистер Бантинг удалился в закуток и принялся переделывать здесь все по-своему. Он содрал с перегородки почтовую открытку с видом на ворота Рочдэйльского парка (одно из сокровищ Холройда), и в эту минуту в закутке появился старик Тернер, которому хотелось сказать мистеру Бантингу несколько словечек наедине. Старик Тернер — его называли так уже давно, хотя он был моложе мистера Бантинга, — обычно таился в тени, на заднем плане отдела, там, где продавались печи и трубы. У него были водянистые серые глаза и тонкий голос тенорового тембра, обработанный, повидимому, в церковном хоре. Старик Тернер отличался строгой принципиальностью и напоминал об этом чаще, чем его сослуживцы считали нужным. Он сразу же пояснил, что цель его посещения заключается в том, чтобы успокоить мистера Бантинга.
— Вы не подумайте, мистер Бантинг, что я вам завидую. Об этом не может быть и речи. Вас поставили во главе отдела, и вы можете, рассчитывать на мою помощь. Все, что вам нужно — пожалуйста, я всегда готов исполнить, на этот счет не сомневайтесь.
Подкрепив свои слова серьезным взглядом водянистых глаз и крепко пожав мистеру Бантингу руку холодными пальцами, Тернер повернулся к выходу, и мистер Бантинг с удивлением смотрел на его удаляющуюся спину.
«Завидую!.. Не сомневайтесь!» Он отказывался что-либо понимать. Потом постепенно прозрел и понял истинный смысл этого
Как бы то ни было, перевод в отдел — хоть и временный — состоялся. Мистер Бантинг уселся на табурет в своем прежнем закутке с твердым решением продолжать работу методами Холройда, если уж мистер Бикертон настаивает на этом, но внести в них кое-какие исправления.
В тот вечер, прежде чем приступить к чаепитию, мистер Бантинг объявил о своем повышении, стоя на самой середине каминного коврика, служившего ему домашней трибуной, и стал ждать оваций. Но оваций не последовало. Молодые Бантинги были слегка ошарашены, как это часто с ними случалось, когда события выдвигали их отца на первое место. Гараж Криса находился при последнем издыхании, прачечная Эрнеста еле сводила концы с концами, а мистеру Бантингу буря была нипочем, — его звезда шла к зениту.
За столом воцарилось молчание, и эта пауза была настолько неестественна, что у мистера Бантинга появилось такое чувство, будто он бросил в пруд камень, который исчез в воде без брызг, без единого всплеска.
Первым пришел в себя Крис. — Здорово! Поздравляю, папа! — а Эрнест, не поднимая головы от чашки, смущенно пробормотал, что он очень рад.
— Да, вернулся назад, на старое место, — бодро продолжал мистер Бантинг. — И, надо, сказать, что сейчас самое время, принимая во внимание ваши дела. Ну, как у вас сегодня в гараже, Крис?
— И фунта не заработали. Бензина не достанешь.
— А в других гаражах бензина сколько угодно. Не знаю, Крис, о чем вы там думаете! — сказал мистер Бантинг и удалился кухню, где он всегда совершал свои омовения, предпочитая ее ванной. До чайного стола, за которым хмуро обсуждались некоторые обстоятельства, связанные с этой переменой, донеслись всплески в раковине вперемежку с пением.
— Вот, Крис, что делает война, — сказал Эрнест. — Наши с тобой карьеры полетели вверх тормашками, а такие, как отец, урывают себе лакомый кусочек. А ведь ответственность за эту войну несем не мы, а люди его поколения. — Он отрезал себе ломтик кекса с такой гримасой, словно предвидел заранее, что тмина в нем переложено.
Эрнест ощущал войну прежде всего как помеху, запутавшую дела прачечной Игл и КО. Они были достаточно запутаны и раньше. Человеку постороннему показалось бы невероятным, что такое маленькое предприятие способно так запутать свои дела. Заведывание прачечной было отнюдь не синекурой для Эрнеста, которому приходилось иметь дело с престарелым и осторожным мистером Иглом, восстававшим против всяких новшеств, с мрачным механиком, то и дело требовавшим ремонта, с текучестью рабочей силы и жалобами клиентов. Эрнест был уверен, что другим людям, зарабатывающим тысячи в год, не приходится разрешать и десятой доли тех проблем, с которыми он сталкивается ежедневно. И Эрнеста подбадривала, главным образом та мысль, что немногие из его сверстников справились бы с такой работой.
Затруднения мирного времени были сушим пустяком по сравнению с теми, которые возникли в дни войны. Теперь в часы бодрствования Эрнест все свои мысли отдавал прачечной, а ложась в постель нередко поручал своему подсознанию и во сне продолжать разрешение этих проблем. Иной раз он так глубоко задумывался, что Крис спрашивал его, что, собственно, случилось, не пропали ли у какой-нибудь девушки штанишки в стирке?
— Воображаю, сколько рацей придется выслушать на тему о том, что никто другой, как он, поддерживает огонь в семейном очаге, — продолжал Эрнест, глядя на дверь в кухню. — А к чему это приведет, тоже известно.