Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны
Шрифт:
— Ты и в отпуск на нем приехал? — кротко спросила Джули.
— Джули, Джули, — остановила ее миссис Бантинг, а Крис посоветовал приятелю не обращать внимания на сестру. Мистер Бантинг заметил, что вышла какая-то неловкость, но смысл быстрых и невнятных реплик, которыми обменялись присутствующие, ускользал от него, и он вопросительно посмотрел на жену, но не получил от нее никаких разъяснений.
— А почему все-таки «Нарцисс»? Этого я не могу понять, — спросил Эрнест, которому претила кровожадность Берта.
— Лучше бы назвать его «Мститель» или «Страшилище»,— сказала Джули. —Или «Скорпион».
— «Страшилище» — самое подходящее для танка, — сказал Эрнест.
— Только не «Скорпион», — возразил мистер Бантинг. — Это название паяльной лампы. Но «Нарцисс» слишком поэтично.
Началось импровизированное состязание на лучшее имя для танка. Результаты были не блестящи, но все согласились на том, что любое из предложенных имен лучше «Нарцисса».
Берт приуныл. — Да мне просто ничего другого в голову не пришло. Вспомнил одну старую отцовскую машину, вот и назвал.
— Какое это имеет значение? Важно, что Берт вернулся в своем танке домой жив и здоров, — сказала миссис Бантинг. —А все остальное — пустяки.
— Правильно! — поддержал ее мистер Бантинг. — И раз уж Берт приехал в отпуск, давайте проведем вечер вместе и повеселимся. Эрнест поиграет нам, а мы споем. Ну как, Эрнест? Только не этюды и не сонаты. Что-нибудь веселенькое.
Мистер Бантинг встал и направился в гостиную; ему хотелось, чтобы они смеялись, веселились, а не спорили о всяких пустяках. Странное дело, думал он, о чем бы ни заговорили в «Золотом дожде», непременно кончится спором.
— Ну-с, — сказал он, поднимая крышку рояля, — сейчас Джули нам споет. Спой ту песенку, что вас учили в школе. «У девушки косы...» — помнишь? Там есть недурные местечки.
— Папочка, у нас нет этих нот.
— Э-э! — разочарованно протянул он. — Чего нам нехватает, так это альбома со старинными песенками. Почему ты не купишь, Эрнест?
— Я сыграю все, что тебе угодно, — предложил Эрнест, не проявляя, впрочем, особого желания воскрешать веселье старомодных гостиных, любезное сердцу мистера Бантинга по воспоминаниям юности. Эрнест скептически относился к такого рода развлечениям, но не хотел отставать от других. Жаль только, что отец не замечает общего чувства неловкости.
— Очень мило с твоей стороны, — сказал мистер Бантинг. Он разохотился спеть что-нибудь и уже пробовал голос в самом низком регистре. Разве теперь услышишь «Сельского кузнеца»? Даже по радио никогда не передают, а этим юнцам «Сельский кузнец», наверное, покажется старомодным. А песенка прекрасная, и в свои холостые годы он с успехом исполнял ее на любительских концертах.
— Что такое? — спросил вдруг мистер Бантинг, наклоняясь в сторону Криса. — Должен встретиться с кем-то? Какие у Берта могут быть встречи в воскресенье? Ему надо веселиться.
— Да нет, папа, это не деловая встреча. Он уговорился с одной девушкой.
— А-а, — сказал мистер Бантинг, вытаращив глаза. Но Крис сидел как ни в чем не бывало, то же самое и Берт; смутился один мистер Бантинг. Хуже того, он очутился в глупом положении — ему как-то не пришло в голову, что этот веселый вечер никому не нужен.
— Берт мог бы привести свою барышню сюда. Мы были бы очень рады ей.
— Да это не его барышня.
— Конечно, нет. Я только хотел... так это... — Он запнулся. Он чувствовал себя обиженным.
— Вот и хорошо. А то мы уже уговорились.
— Ничего, Крис, пожалуйста. Идите, и желаю веселиться.
— До свидания, Берт! — крикнула Джули. — Всего хорошего, если не увидимся до отъезда.
Она проводила их до дверей и помахала Берту на прощанье. Хоть Джули и старалась держаться высокомерно, но, судя по всему, она не была нечувствительна к очарованию военной формы. Эта Джули, конечно, совсем еще девчонка, но тем не менее Берт козырнул ей, чтобы ее потешить, — ну точь-в-точь так же, как мог бы подарить ей мешочек леденцов, будь она на годок-другой моложе... А мордочка у нее, надо сказать, прехорошенькая.
— Слушай, что я тебе скажу, только помалкивай, — сказал он Крису, когда они мчались по шоссе в огромном лимузине, — мою часть отправляют в Норвегию. Половину уже отправили. Всыпем бошам по первое число.
— В Норвегию! — воскликнул Крис. Сердце ему полоснула зависть. Он покосился на Берта, которому предстояло столько увлекательного, и вздохнул тяжело, как вздыхает юность, закованная в цепи.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Эрнест сидел в полутемной гостиной и играл на рояле. Он вернулся домой утомленный и расстроенный неприятностями, крупными и мелкими: хмуростью хмурого инженера, застоем в делах, вздорожанием мыла, войной и нудностью жизни вообще. Он подошел к роялю, словно к алтарю, ища у него утешения. Его пальцы бегали по клавишам, а мысли вертелись все вокруг одного и того же.
При всей душевной мягкости Эрнеста в нем была какая-то стальная пружинка, которую сам он называя силой воли, а отец — попросту упрямством. Пресса, правительство, близкие и друзья могли придерживаться единого мнения по какому-нибудь вопросу, но если Эрнест думал иначе, он упорно отстаивал свои принципы и не считал нужным молчать об этом. Его совесть подавала голос кстати и некстати, и Эрнест был уверен, что это голос не только совести, но и рассудка. Вот почему он чувствовал себя таким одиноким в этом охваченном войной мире, с которым ему никак не удавалось спеться. Эрнест был против этой войны, против всех войн, он считал войну безумием, которому следовало бы исчезнуть с лица земли тысячу лет назад.
Слишком свободное высказывание своих взглядов привело его сегодня в прачечной к словесной дуэли с мистером Иглом. Мистер Игл пережил на своем веку много войн; в бурской он участвовал сам, и она была еще свежа в его памяти. Он помнил даже более ранние кампании — против зулусов, дервишей и разных других врагов Британской империи. Война не представляла для него ничего нового, и поднимать из-за нее шум не стоило, ибо она неизбежна и будет врываться в человеческую судьбу вплоть до пришествия тысячелетнего царства. Новой была для мистера Игла только точка зрения Эрнеста — эта готовность воздействовать на врага методами убеждения, вместо того чтобы поддевать его на штык. Мистер Игл считал пацифистов людьми, лишенными мужества и потому заслуживавшими презрения.