Мистер Ивнинг
Шрифт:
И голубок улетел на крышу соседней церкви, где его поджидала подружка.
Голубой Котик был так напуган предостережением голубка, что рванулся к дому мадам Леноры, но окно было заперто и закрыто тяжелыми ставнями: пути назад не было.
Тут суровый, хотя и мелодичный голос произнес:
— Так ты тот самый Голубой Котик, о котором мы столько слышали.
К несчастному коту обращался молодой человек, одетый точно на карнавал, в высокой шляпе и узорчатой жилетке, с кольцами почти на всех пальцах.
У Голубого Котика едва хватило сил произнести «да».
Котяра
— Вы, бродячие коты, сделали свое дело, теперь шагом марш! — крикнул он.
Котяра и Одноглазый взвыли и замяукали, но тут юный фигляр (а это был он) швырнул им несколько пучков кошачьей мяты: коты жадно схватили ее и скрылись в кустах.
— Позволь представиться, — с этими словами молодой человек неожиданно подхватил Голубого Котика и уселся на скамейку, держа его на коленях. — Зовут меня Кирби Джерихо, и я старинный друг твоей хозяйки, мадам Леноры. Случайно услышал, как те два бродячих кота разговаривали о тебе, а я понимаю кошачий язык, поскольку я в карнавальном и театральном бизнесе. И они меня к тебе привели. — Говоря это, Кирби нежно гладил Голубого Котика и осторожно трогал его за ухо.
— Думаю, ты не заметил, но Котяра стащил у тебя серьгу и ожерелье.
Удостоверившись, что так оно и есть, Голубой Котик всхлипнул.
— Мадам Ленора, — продолжал Кирби Джерихо, — задержалась в Константинополе. Тамошний юный властитель категорически отказывается отпускать ее еще целый месяц. Поскольку я — ее давнишний друг, предлагаю тебе остаться у меня, пока она не вернется. А я пока научу тебя выступать в театре Герберта из Старой Вены, который тоже раньше дружил с мадам Ленорой.
Голубой Котик был расстроен из-за того, что вернуться в квартиру мадам Леноры нельзя, а Котяра его ограбил; почти ничего из сказанного Кирби Джерихо он не понял, но неохотно согласился пойти со своим новым заступником — именно так отрекомендовался Джерихо.
Котика изрядно удивило, что за стеной сада их поджидает новехонький спортивный автомобиль.
— Садись, будь любезен, спереди, и мы поболтаем по дороге в мою студию, если ты не против, — предложил Джерихо.
Голубой Котик устроился рядом с Джерихо, и за пару минут они промчались по пустынным улицам в сторону Театра Водевиля и Танцев и к тому, что, как поневоле придется узнать Голубому Котику, будет его новой и совершенно иной жизнью.
Джерихо сбавил скорость, повернулся к коту и, сильно заикаясь, произнес:
— Голубой Котик, ты понимаешь, какие опасности поджидали тебя в саду Котяры?
Котик был так удручен и несчастен без мадам Леноры, что толком не разобрал слова Джерихо. И все же смог ответить:
— Ну, вроде бы да.
— А, по-моему, нет, — вздохнул Джерихо. — Но хочу сказать тебе вот что: мадам Ленора не очень-то о тебе заботилась, раз уехала и оставила тебя без присмотра. Нет, не перебивай, не защищай ее. Она ветреная женщина. Но, если ты поселишься со мной в театре, ты обретешь подлинный дом и, более того, профессию. Я научу тебя танцевать, выступать на сцене и играть
Голубой Котик кивнул, но, потрясенный известием, что мадам Ленора ветрена и бросила его, разрыдался.
— Ну ладно, ладно, — Джерихо принялся его утешать и дал ему платочек вытереть слезы. Он снова завел мотор, и вскоре они оказались на другом берегу реки в закоулках района, где обитали акробаты, танцоры, жонглеры и прочие артисты.
Театр, к которому они подкатили, сиял розовыми и фиолетовыми огнями, а над парадным входом переливалась огромная надпись:
ВАРЬЕТЕ И МЮЗИК-ХОЛЛ ГЕРБЕРТА ИЗ СТАРОЙ ВЕНЫ
— Не огорчайся, что мое имя не горит огнями, — сказал Джерихо, помогая Голубому Котику вылезти из машины, — довольно скоро оно появится, ведь Герберт собирается на покой. Кстати, ты знал, что мадам Ленора дебютировала в этом самом варьете и мюзик-холле? Да, это так, и Герберт был ее маэстро. Они, разумеется, ссорились, мадам Ленора покинула его и потом стала знаменитой дивой.
Голубой Котик вытер слезы и, тяжело вздохнув, пошел за своим провожатым в Варьете и Мюзик-холл Герберта из Старой Вены.
Выступление мадам Леноры в Константинополе было сочтено потрясающим успехом — всеми, кроме самой певицы и ее импресарио, молодого человека из Милана, который с самого начала следил за ее карьерой.
— Чего-то не хватало, — призналось она ему как-то вечером, когда они сидели вдвоем в просторном номере отеля. — Не говори мне, что я была великолепна — я знаю, что это не так!
— Поправьте меня, если скажу что-то не то, — произнес импресарио, — но, мадам Ленора, как это ни странно, вы тоскуете по Голубому Котику. Когда вы оказались вдали от него, что-то исчезло из вашего голоса.
Мадам Ленора печально согласилась.
— До чего же вы проницательны, дорогой друг. Я не только тоскую по нему, я вижу ужасные сны, и у меня предчувствие, что с ним что-то стряслось.
— Уверен, что все в порядке, — ответил импресарио, — ведь вы оставили его в компании самого верного слуги. Так что на этот счет не волнуйтесь. Просто вы тоскуете по дому, а ностальгия — одна из величайших людских печалей.
Мадам Ленора попыталась приободриться, но на следующий вечер заметила, что, несмотря на бурные овации, в ее голосе не было былой уверенности и силы. Она поняла, что сильно любит Голубого Котика и быть счастлива без него не может.
После ее выступления в тот вечер сцена была завалена сотнями огромных букетов и цветочных гирлянд, но их аромат и красота не смогли тронуть сердце певицы, и слезы беспрерывно текли из ее глаз.
Всю обратную дорогу на корабле она думала только лишь о Голубом Котике и его потрясающем даре говорить на ее собственном языке.
— Как только я взгляну на него, — сказала она импресарио, — бремя упадет с моего сердца и тогда, вы увидите, мой голос вновь обретет прежний тембр и силу.
На следующий день, когда они прибыли домой, мадам Ленора с пылким предчувствием распахнула дверь и позвала кота.