Мистер Кэвендиш, я полагаю..

Куинн Джулия

Она замялась, заставляя его задуматься над вопросом, что заставило ее так смутиться. Наконец она призналась:

— У вашей бабушки странное желание.

— Все ее желания странные, — немедленно ответил он.

— Нет, это… хорошо… — она раздраженно вздохнула. — Я полагаю, что вы захотите помочь мне вынести картину из галереи.

Этого он не ожидал.

— Картину, — отозвался он эхом.

Она кивнула.

— Из галереи.

Она снова кивнула.

Он попытался предположить… но сдался.

— Я полагаю, что она просит один

из тех небольших квадратных натюрмортов.

Она посмотрела на него так, как если бы у нее хватило сил улыбнуться.

— С фруктами в вазе?

Он кивнул.

— Нет.

О господи, его бабушка, наконец, сошла с ума. Это была хорошая новость, в самом деле. Вероятно, он сможет поместиь ее в приют. Он не мог представить, что кто–то станет возражать.

— Она хочет портрет вашего дяди.

— Моего дяди? Которого?

— Джона.

Томас кивнул, задаваясь вопросом, почему он спросил. Конечно, он никогда не знал своего дядю; Джон Кэвендиш погиб за год до того, как он родился. Но в Белгрейве вечно будет его тень. Вдова всегда любила своего среднего сына больше всех, и все знали это, особенно другие ее сыновья.

— Он всегда был ее любимцем, — пробормотал он.

Грейс вопросительно на него посмотрела.

— Но вы никогда не знали его.

— Нет, конечно, нет, — сказал он резко. — Он умер до моего рождения. Но мой отец говорил о нем.

Весьма часто. И никогда с нежностью.

Однако он посчитал, что должен помочь Грейс снять картину со стены. Бедная девочка не справится с этим самостоятельно. Он покачал головой.

— Тот портрет, что в натуральную величину?

— Боюсь, что так.

Господи. Прихоти его бабушки… Ну нет, он не собирается этого делать.

Он посмотрел Грейс прямо в глаза.

— Нет, — сказал он. — Сейчас вы не станете этого делать. Если она хочет в свою комнату эту чертову картину, утром она сможет попросить об этом лакея.

— Уверяю вас, я ничего так не хочу, как прямо сейчас удалиться к себе, но проще будет сделать так, как она хочет.

— Категорически нет, — ответил Томас. О господи, его бабушка действительно тяжелый человек. Он повернулся и пошел вверх по лестнице, но на полпути понял, что остался один.

Что это случилось с женщинами Линкольншира этим вечером?

— Грейс! — рявкнул он.

И затем, когда она немедленно не материализовалась на ступенях лестницы, он сбежал вниз и крикнул еще громче:

— Грейс!

— Да, здесь я, — выпалила она, поспешно выбегая из–за угла. — Ради Бога, вы перебудете весь дом.

Он пропустил это мимо ушей.

— Не говорите мне, что вы собираетесь идти за картиной.

— Если я не этого сделаю, то она будет звонить мне всю ночь, и мне не удасться поспать.

Он сузил глаза.

— Подождите меня.

Она выглядела встревоженной.

— Подождать вас, зачем?

— Сорву шнур ее звонка, — сказал он, возобновляя движение вверх по лестнице с новой целью.

— Сорвете шнур… Томас!

Он не потрудился остановиться.

Он слышал, как она стремительно рванула вперед позади него, почти способная продолжать в том же темпе.

— Томас, вы не можете, — она часто дышала, запыхавшись, поскольку, мчась за ним, перескакивала через ступеньку.

Он остановился и повернулся. И даже усмехнулся. Действительно, это было почти забавно.

— Дом принадлежит мне, — сказал он. — Я могу делать все, что захочу.

Он быстро пересек длинный ковер, сделав паузу у двери своей бабушки, удачно приоткрытой, чтобы легче было войти.

— Что вы надумали сделать? — рявкунул он, добравшись до ее кровати.

Но его бабушка выглядела так…

Необычно.

Ее глазам недоставало ее обычной твердости, и по правде сказать, она не вполне походила на ведьму, чтобы напоминать ту Августу Кэвендиш, которую он знал и совсем не любил.

— О боже, — вырвалось у него, — вы в порядке?

— Где мисс Эверсли? — спросила его бабушка, а ее глаза отчаянно забегали по комнате в поисках компаньонки.

— Я здесь, — сказала Грейс, скользнув через комнату к другой стороне ее кровати.

— Вы принесли? Где картина? Я хочу видеть моего сына.

— Мэм, уже поздно, — попыталась объяснить Грейс. Она подалась вперед, внимательно посмотрела на вдову, после чего повторила: — Мэм?

— Вы можете приказать лакею сделать это утром, — сказал Томас, удивляясь, почему ему показалось, что что–то невысказанное только что промелькнуло между этими двумя женщинами. Он был совершенно уверен, что его бабушка не посвящала Грейс в свои секреты, и он знал, что Грейс не делала никаких жестов. Он откашлялся.

— Мисс Эверсли не станет выполнять такую серьезную физическую работу, и уж конечно не в середине ночи.

— Мне нужна эта картина, Томас, — сказала вдова, но не своим обычным трескучим голосом. Был в нем какой–то надлом, некая слабость, что лишала силы и твердости. Затем она добавила: — Пожалуйста.

Томас закрыл глаза. Его бабушка никогда не говорила «пожалуйста».

— Завтра, — сказал он, приходя в себя. — Первым делом, если вы пожелаете.

— Но…

— Нет, — прервал он. — Я сожалею, что побеспокоил вас этим вечером, и я, конечно, сделаю все, что необходимо — в пределах разумного — чтобы обеспечить ваш комфорт и здоровье, но сюда не входят причудливые и несвоевременные требования. Вы понимаете меня?

Ее губы сморщились, и он увидел в ее глазах вспышку ее обычного высокомерия. По некоторым причинам, он нашел это обнадеживающим. Не то, чтобы ему очень уж понравилось это ее обычное высокомерие, но мир был более сбалансирован, когда каждый вел себя так, как ожидалось.

Она сердито на него уставилась.

Он оглянулся назад.

— Грейс, — сказал он резко, не поворачиваясь, — идите спать.

Последовала длинная молчаливая пауза, затем он услышал, что Грейс удалилась.

— Вы не имеете никакого права ей приказывать, — прошипела его бабушка.