Мистерия
Шрифт:
Теперь она поняла. Незачем. Самая расчудесная планета, содержащая великие богатства в недрах и на поверхности, становится не нужна, если нет второго такого же, как ты.
Дождь кончился. Эвакуация, видимо, тоже.
Одиноко бродил средь брошенных машин ветер — катал пластиковые стаканы, цеплялся за ножки фонарей, искал кого-то.
«Такого же, как он?…»
Если Дрейк узнает, что она, вопреки приказу, находится на поверхности — задерживается там, рассматривает пейзаж и подвергает себя риску вместо того, чтобы сразу же прыгать ко входу в Реактор, — разозлится. По-настоящему,
Ди тяжело вздохнула. Убрала налетевшую на глаза прядь, в последний раз обвела взглядом улицу и поняла — об увиденном она не расскажет, даже если спросят. И возвращаться пока тоже не будет — тяжело. Заберет с собой Дэйна, как приказано, в Финляндию и примется пережидать беду у чужого озера.
Лишь бы они пришли — перемены к лучшему. Лишь бы только пришли.
Финляндия.
Их ждали, сгрудившись на крыльце.
Пришли все. Выбрались из комнат, оторвались от чтения, поторопились вернуться из леса, пришлепали с берега озера или из кухни. Людей масса, а тишина — слышно, как перелетела с ветки на ветку птица, как плеснула на гальку озерная волна. И взгляды. Напуганные, напряженные, любопытные, с примесью надежды и робкой радости. Рвущиеся в душу, царапающие лесной воздух, звенящие громче, чем слова.
Первым не выдержал Мак:
— Вы нашли? Нашли то, что искали?
Дэйн отлепил, наконец, собственную руку от плеча Бернарды, взглянул исподлобья. Ответил через паузу, хрипло.
— Нет.
Взгляды погрустнели, подернулись примесью растерянности, в них просочились невысказанные вздохи разочарования.
— Ты сумел выбраться? — Халк крепко прижимал Шерин к себе. Он чуть загорел, обветрился — молодец, наверное, не сидел в помещении.
— Меня выкинуло из Коридора.
— А остальные?
— Еще там.
Беспокойно шумела листва, сквозь нее сочились радужные солнечные блики.
— Ты не пострадал?
«Расскажи нам больше! Расскажи все, расскажи…» — читалось на лицах.
Дом оказался больше, чем он ожидал: добротный, деревянный, просторный. С широким крыльцом и балконом на втором этаже, с чистыми окнами и оставленной нараспашку дверью. Эльконто так и не понял, рад он его видеть или нет. Их всех. Когда вот так…
— Не пострадал. Почти.
И при этих словах, не выдержав, выбравшись откуда-то из-за спины Дэлла, ему навстречу со всех ног бросилась Ани. Налетела теплым вихрем, прижалась, стиснула руками так, что даже ему — бугаю — стало трудно дышать.
Сверху, из-за закрытого окна послышалось нетерпеливое повизгивание и скулеж Барта.
Она едва успела показать ему выбранную ей комнату — их комнату, — а после сразу же забралась на колени и принялась плакать, теребить воротник бежевой рубашки. Уже штатской.
— Ты прости меня, слышишь? Прости, я ведь не хотела, не знала, что мой сон так подействует, я просто скучала. С ума сходила от беспокойства, постоянно думала, как ты там…
— Ничего, все хорошо. Ты ненамеренно, я знаю.
Он улыбался ласково, тепло и грустно. Губы растянуты, а в глазах свинцовая тяжесть.
— Если бы я только знала…
— Но
— Я бы не пришла… Да я и так не приходила — странно, что мой образ вот так… Как он там оказался? Не понимаю, ничего не понимаю…
— Я тоже не понимал, но мне хватило. Прозрачная ты или нет, а спасать бы я тебя принялся любую, в любом месте.
— Ты мой родненький!
Комната пахла сосновой доской, солнечной пылью и лаком для пола. Смятое, сдвинутое в сторону толстое бордовое покрывало и лапы Барта, стоящие на матрасе. Его хвост мотался в стороны с такой силой, что псиный зад ходил ходуном. То и дело вываливался наружу из улыбающейся пасти розовый язык — мол, ну дай лизнуть хоть что-нибудь — руку, а лучше лицо. Но лицо хозяина находилось далеко, а руки были заняты поглаживанием спины Ани, и Барт продолжал скулить.
— Уймись ты уже, уймись. Все хорошо.
Пришлось дотянуться, похлопать его по спине, потрепать по ушастой голове; пальцы тут же оказались вымазаны в теплой слюне.
— Я все испортила, да? Я не хотела, честное слово, Дэйн.
— Ты не испортила. Я сам. Наверное…
Ее тонкие почти мальчишечьи плечи вздрагивали, тряслась от рыданий белая челка, а он думал о том, что всего за день успел позабыть, как здорово держать ее на коленях — свою чудесную девчонку, порой вредную и воинственную, а теперь совсем расклеившуюся Ани-Ра.
— Просто… Я мог бы им помочь, наверное. Если бы остался.
— Я понимаю.
— А теперь они там одни. Меньше шансов.
— Я понимаю, правда. А вернуться нельзя?
Она спросила, и голос выдал страх, почти панику, а взгляд серо-зеленых глаз одновременно с этим пробил луч отчаянной надежды: «Скажи, что нельзя! Скажи, что нет! Скажи!»
Он не разочаровал. Качнул головой, вновь попытался выдавить улыбку — та получилась еще тусклее прежней.
— Нельзя. Второй раз туда никому не вернуться.
И Ани перестала плакать. Отняла мокрый нос от его плеча, чуть отодвинулась и вдруг взглянула ему в глаза ярко, живо.
— С ними все будет хорошо. Вот увидишь… Они справятся, смогут, они вернутся.
Чувствуя, как песий язык продолжает методично нализывать ладонь, Дэйн не ответил. Покачал головой — мол, хотел бы я верить так же яро, как и ты, — и промолчал.
— И там нет ничего, кроме тумана?
— Веришь-нет, вообще ничего.
— А куда идти, как ориентироваться?
— Вот об этом постоянно твердил Канн. Ни людей, ни городов, ни растений. Ни даже камней. Сплошная серая пелена и какие-то твари вокруг.
Глядя на рассевшихся в гостиной вокруг рассказчика людей, Бернарда вспоминала о сказочнике Зорге и детишках. Такой же восторг в глазах, такая же жажда знаний, и не важно, что страшно, но ведь как интересно! Это ведь их Дэйн — любимый Дэйн вернулся — целый и невредимый. Ну ладно, не совсем целый — снайпер изредка морщился и потирал то плечо, то поясницу, — но ведь сколько нового можно узнать. Даже Майкл и Марика отменили свою прогулку и втиснулись на скрипящий под тяжестью тел диван между Реном с Элли и Маком с Лайзой. И сервал, недовольный близостью множества пар ног, тоже здесь — ни на шаг от хозяев.