Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в Советской России
Шрифт:
художник Л.А.Никитин, актеры Первой студии МХАТ В.С.Смышляев и М.А.Чехов,
администратор и конферансье М.(Ф).Яроши, актриса Зотова и другие.
Первоначальным местом выступлений, как вспоминал Мазель, было кафе “Алатор”,
находившееся в позднее снесенном одноэтажном доме на углу Газетного переулка и
Тверской улицы, поблизости от квартиры Чехова. Когда кафе закрыли, “сороконожники”
выезжали играть по домоуправлениям, выступали в воинских частях и рабочих клубах,
забирая “гонорар”
рабочих районах пользовался старинный водевиль “Пишо и Мишо”, где Пишо играл
Чехов, Мишо - Баталов, слугу Франсуа - Мазель. Вскоре для репетиций и выступлений
было арендовано помещение рядом с Художественным театром - на углу Камергерского
переулка и Тверской, напротив бывшего “Алатора”, где уже в наши дни, не так давно
находилась столовая, а затем пельменная. В новом помещении шли уже регулярные
представления три раза в неделю, выступали известные актеры, читал любимец
московской публики В.И.Качалов, пели лучшие певцы Большого театра…
“Сороконожка” прекратила свою деятельность в конце июня 1918 г. вместе с выходом
первого (и последнего!) номера журнала того же названия<8>. Больше повезло студии
Чехова, которая вскоре переехала из квартиры артиста в пустовавшую квартиру барона
В.П.Брискорна, бежавшего за границу (Никитский бульвар, 6), где в семи комнатах
сохранилась вся обстановка - ковры, зеркала, кресла, буфет, но главное - большой
гардероб со множеством маскарадных костюмов. Студия просуществовала четыре года,
дав только один выпуск, среди которого были М.И.Кнебель, В.А.Громов, В.Н.Татаринов,
Б.В.Бибиков, В.Бендина и другие будущие актеры и режиссеры. Среди них была и
Л.М.Гурвич, гимназическая подруга М.И.Кнебель, ставшая в 1920 г. женой З.М.Мазеля, а
позднее работавшая в труппе МХАТа 2-го.
Столь тесные дружеские связи З.М.Мазеля с М.А.Чеховым придают особенное
значение тем скупым свидетельствам о некоторых обстоятельствах духовной жизни
великого актера, о которых рассказывал Мазель и которые не нашли отражения в
автобиографической книге самого М.А.Чехова, до сих пор так полностью и не
опубликованной в России.
Обычно считают, что интерес к антропософии у М.А.Чехова и ряда других актеров
МХАТа 2-го (напр., М.А.Скрябиной <9>, сохранявшей ей верность до конца жизни)
возник в связи с работой над постановкой в середине 20-х гг. спектакля “Петербург” по
роману Андрея Белого. Известно также, что за это увлечение в последующем театр
подвергался травле со стороны идеологической цензуры и прессы, притихшей только с
отъездом
По словам Мазеля все началось гораздо раньше и было много серьезнее, чем это можно
сейчас представить.
Действительно, еще в июле-августе 1923 г., когда артист находился на лечении и
отдыхе в Германии, произошла знаменательная для Чехова встреча с основателем
антропософии доктором Р.Штейнером. “Он не рассказывал мне подробно об этой встрече,
104
– говорил Мазель, - но одну его фразу я помню точно: “После встречи со Штейнером я
понял все величие духовной жизни человека.”” И далее, говоря о том, какую огромную
роль в жизни Чехова в 20-е гг. играли религия и мистика, Мазель добавил: “Мы оба были
членами Антропософского общества и членами масонской орденской ложи”.
Что это была за ложа, какое место оба они занимали в ней, в чем заключались их
занятия, кто еще состоял в членах этой ложи - никто из встречавшихся с Мазелем тогда не
догадался расспросить, то ли не слишком поверив его словам, то ли не обратив на них
внимания. Между тем факт этот чрезвычайно интересен как со стороны представления о
тогдашней жизни России, так и для характеристики Чехова и понимания свершавшегося в
нем в те годы переворота, только отчасти показанного им в книге “Путь актера”<10>, -
книги, вышедшей в России накануне его отъезда за границу. Немного больше он говорит
об этой стороне своей жизни в книге “Жизнь и встречи”, из которой можно понять, что
интерес к мистике у Чехова был связан с учением йогов:
“Йоги постепенно подвели меня к учению теософов, - писал М.А.Чехов, - и я
познакомился с некоторыми членами этого общества. Мои новые знакомые (по большей
части пожилые дамы), беседуя со мной, несколько затемняли для меня философскую
доктрину, вплетая в описание объективных фактов рассказы о своих личных
чувствах.<…> Не порывая связи с моими новыми друзьями, я искал и других мистических
течений. Тайных обществ в Москве оказалось больше, чем можно было предположить. Я
стал посещать некоторые из них и увидел, как легко люди, соблазненные эгоистической
радостью пассивного пребывания в “мистическом тумане”, ослепляются и теряют
способность критического отношения к окружающему. Умные, образованные, уважаемые
люди, часто с громкими именами, собираются в группы, совершают ритуалы и искренне
верят, что они истинные хранители тайн и традиций розенкрейцеров, тамплиеров и других
славных своих предшественников. И все это ради “мистического тумана”.