Митральезы Белого генерала
Шрифт:
— Вот что, Федя, расскажи-ка мне лучше, как ты дошел до жизни такой?
— Ты про что?
— Помнишь, перед тем как в Россию вернуться, я всем вам раздал причитающееся за добычу?
— Помню.
— Ну и отчего ты, друг ситный, снова голой жопой на голой земле оказался? Там ведь некислая сумма для простого крестьянина выходила. Вон Егорову, ты говорил, даже на трактир хватило, а с тобой что не так?
— Дык, это, — замялся парень.
— Пропил-прогулял?
— Нет, что ты! — испугался тот. — Просто, понимаешь…
— Бабы?
— Сестренки, — вздохнул Шматов. — Одна
— Понятно. Пожалел, стало быть.
— Ага!
— Ну и ладно. Детей хоть выходили?
— Слава Богу! — обрадовано закивал приятель, поняв, что Будищев не сердится. — Меньшой, правда, все одно помер. Слабый был, а остальные, ничего так…
— Тьфу! — сплюнул Дмитрий от досады, но потом вспомнил, как крестьяне относятся к жизни и смерти и успокоился.
— Не ругайся, Граф.
— И не думал. Скажи лучше, чем думаешь заняться?
— Мне бы на завод какой поступить, — вздохнул парень и с надеждой посмотрел на приятеля.
— Дело хорошее! А специальность у тебя есть?
— Нет пока. Но я выучусь. Вот тебе крест! Ты же знаешь, я страсть, какой сметливый…
— Угу, — хмыкнул бывший унтер, прекрасно помнивший, что со сметкой на службе у того было не очень. — Ладно. Потом потолкуем. Сейчас спать пора.
С тех пор и началась у Шматова новая жизнь. Дмитрий усвистал из дома ни свет ни заря, успев только побриться и велев товарищу сделать тоже самое. Даже завтракать не стал, сказав, что перехватит чего-либо в вокзальном буфете. Зато Федора снова усадили за стол, налили большую чашку крепко заваренного чаю и поставили цельную миску ещё горячих булок, а к ним масла, ветчины и ещё разных вкусностей, каких парень раньше не то что не пробовал, а и не видывал.
Гедвига Генриховна, которую он про себя все ещё называл сестрой Берг, и Стеша ели понемножку, ровно птички клевали, а вот Сёмка разрезал пополам булку, щедро намазал одну её часть маслом, сверху водрузил ломоть ветчины, затем сыра и, накрыв сверху второй половиной, смачно откусил получившуюся конструкцию.
— Кушай, Федя, не стесняйся, — улыбнулась Геся. — Бери пример с Семёна.
— Так ведь пост ныне…
— А вчера что было? — высоко подняла брови хозяйка.
— Вчера я с дороги был, — робко возразил парень, чувствуя себя при этом крайне неловко. — Путникам дозволяется послабление…
— Ну, как хочешь, — одними губами улыбнулась модистка.
Чертыхаясь про себя, что полез со своим уставом в чужой монастырь, Федя хлебал пустой чай. Стеша и без того не оскоромилась за завтраком, а что касается смутившегося поначалу мальчишки, то он здраво рассудил, что этот грех не велик, и отмолить его не составит большого труда, продолжил расправляться со своим бутербродом и вскоре вышел из этой неравной борьбы победителем.
Потом они оделись и вышли на улицу. Гедвиге до её мастерской было недалеко, а Шматов и дети направились к конке. К счастью, долго ждать им не пришлось, и скоро они сидели в вагоне, увлекаемом вперед парой крепких лошадок. Двигались они, надо сказать,
— Скоро все конки переделают в трамваи! — авторитетно заявил Сёмка.
— Это как? — удивился Федя.
— Это такой же вагон, — начал объяснять мальчишка, — только на гальванической тяге. Без лошадей.
— Враки! — хмыкнул благообразный мещанин, ставший невольным свидетелем их разговора. — Где это видано, что бы конка без лошадей двигалась?
Шматову это тоже показалось невероятным, но в последнее время он видел много разных диковин, каких раньше не смог бы и вообразить. Что же касается юного прожектера, то он, смерив незваного собеседника презрительным взглядом, продолжил рассказывать Фёдору про чудеса техники.
— И откуда ты это только знаешь? — удивлялся тот.
— Так я же гальванер! — с апломбом заявил мальчишка.
— Ты?
— Я! Да меня, если хочешь знать, сам Дмитрий Николаевич всему обучил. Я у него самый первый ученик. Мы с ним у самого герцога Лейхтенбергского звонки ставили…
— Ха-ха-ха, — каркающим смехом отозвался продолжавший греть уши мещанин. — Да кто тебя к такому важному человеку на порог пустит. Экий ты враль, парень…
— Нам пора выходить, — прервала не начавшуюся ссору Стеша, и они вышли.
Пока шли, Федор усиленно крутил головой, пытаясь хоть немного запомнить дорогу, но у него ничего не получалось, а пояснения, которые давал словоохотливый Семен, лишь ещё больше запутывали недавнего крестьянина. Наконец они прошли по большому мосту через Неву, и оказались на Выборгской стороне. Дома тут были попроще, народ на улицах тоже и скоро они оказались у дома, где раньше жил Будищев, о чем сразу же сообщил неугомонный мальчишка.
Анна Виртанен, миловидная женщина средних лет с приятными чертами лица, тоже жила здесь и зарабатывала себе на жизнь шитьем. Поговаривали, что прежде у неё была своя лавка, которую отняли после смерти мужа алчные родственники. Но теперь она была простой портнихой, хотя дела у неё шли не так уж и плохо.
— Здравствуйте, мои хорошие, — радушно поприветствовала она детей. — Что-то вы давно не появлялись, совсем про меня забыли!
— Неправда ваша, тетя Аня, — возразил Сёмка. — Давеча я к вам забегал…
— Ой-ой-ой, то-то что забегал. Ладно, заходите, погрейтесь, а то мороз нынче злой. А это кто с вами?
— Это сослуживец Дмитрия Николаевича, — пояснила Стеша.
— Они вместе турок били! — быстро добавил мальчишка, будто опасаясь, что девушка всё расскажет без него.
— Что же, приятно познакомиться, — улыбнулась Анна, пожиравшему её глазами Шматову.
Фёдору его новая знакомая приглянулась с первого взгляда. Приятное и доброе лицо. Чистенькое, хорошо сшитое платье с передником. Говорит вежливо, но при этом видно, что не барыня. Ему страшно захотелось произвести на неё благоприятное впечатление и молодцевато гаркнуть, что он, де, ефрейтор героического Болховского полка, и крест ему не кто-то, а сам наследник-цесаревич на грудь повесил. Но вместо этого, он смущенно стащил с головы треух парень и представился: — Шматов я, Федя. Из деревни Никульской, что под Рыбинском. Не слыхали?