Мне больно от твоей любви 2
Шрифт:
Я больше не могу держать себя в руках. Это даже слышать ужасно. А представлять, как издевались над твоим любимым человеком - тем более. Пересаживаюсь ближе к Глебу, так что мы теперь соприкасаемся плечами. Мне хочется его обнять так крепко, насколько это возможно. Но единственное, что себе позволяю, это взять руку и сплести наши пальцы.
– Не надо.
– Что не надо?
– Не жалей меня, Юлька. Я все это заслужил.
– Что было дальше?
– А дальше пришел в себя уже в больнице. На третьи сутки, после того как отец нашел меня. Если бы он не обратился к Федору, то, скорее всего, не дожил бы до следующего дня. Меня экстренно прооперировали. Потому что как раз в тот момент, когда привезли
Стоит только подумать, что Глеб мог умереть, как реветь хочется с новой силой. И все мои прошлые обиды кажутся уже не важны.
– Я провалялся там почти три месяца. Богдан искал меня. Поэтому Федор Барышев приставил ко мне свою охрану. И мне строго-настрого запретили связываться с кем-то из родных. Ведь я не только мог выдать свое местонахождение, но и подставить вас своим звонком. Даже отец узнавал все новости только через людей Федора. А когда я уже полностью восстановился. Меня перевезли на квартиру в тот городок, помнишь, где вы с Марком пробили колесо. Там провел еще пару месяцев, все так же под охранной. А потом Барышев назначил нам с отцом встречу, на которой объявил, что Богдан Тарханов требует наказания для меня. Раз уж Тимуру и Дамиру не удалось от него отвертеться. То он хотел, чтобы и я ответил за свои поступки. И Федору пришлось пообещать ему, что он это сделает сам. Он мог посадить меня за решётку, как это требовал Тарханов. Но все мы понимали, что живым оттуда навряд ли выйду. Там ему меня достать было проще всего. Но Барышев предложил альтернативу – уехать на Север в составе экспедиции на три года. Один его знакомый ученый, как раз набирал группу. И я согласился. Что такое три года по сравнению с тем сроком, который мог получить на суде. Правда, кое-что пошло не по плану, и экспедиция продлилась на полгода дольше. Но это не важно. Говорить о том, где нахожусь, было опасно. Поэтому, кроме отца и Федора, мое местонахождение знал только Кирилл. Но перед самым отъездом, наплевав на все запреты, я свалил из-под охраны и приехал к тебе. Дверь открыл твой отчим. От него я и узнал, что вы с Марком вместе. И что вы уехали.
Чувство вины и стыда захлестывало. Боялась даже поднять голову, чтобы посмотреть в его глаза. Вспоминая, как злилась тогда на Глеба. Как ненавидела, думая, что он бросил меня, использовал. В то время, когда мой любимый пережил столько боли. Нет, это не он меня предал. Это я предала его.
– Вернулся, как ты понимаешь, только неделю назад. А в том, что я не изменял тебе, можешь быть уверенна. Потому что там на тысячу километров нет никого, кроме мужиков и белых медведей, – Он ухмыльнулся.
– А я, знаешь ли, стопроцентный натурал, – Попытался он то ли пошутить, то ли разредить обстановку, то ли все сразу, но все равно вышло как-то натянуто.
Мы долгое время сидели молча.
– Если ты хочешь, то после фестиваля уеду, как и обещал. Ты не думай… Если быть честным, даже не знал, что ты живешь в этом городе и тем более, что работаешь на моего отца. Когда Кирилл мне сказал, своим ушам не поверил. И обрадовался, решив, что это знак свыше. Поверь, я не собирался вмешиваться в твою жизнь. Во всяком случае, не сделал бы и шага в твою сторону, не будь до конца уверенным во взаимных чувствах. Но после той ночи в гостинице, - Хитро улыбнулся, – Убедился, что контакт есть и с твоей стороны. Ты можешь отпираться сколько угодно, Ведьмочка, но не можешь не чувствовать, как искрит между нами. К тому же ты сама дала мне тогда повод. Слышала в народе говорят: Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. – Повернул голову, заглядывая в мое лицо.
– Допустим слышала. И?
– Пока ты была, мягко говоря, не трезвая. Не знаю, помнишь или нет. Но ты ведь не только о ненависти ко мне говорила, но и о том, что
– И ты поверил?
– Ну-у, ты была очень убедительна. А наш утренний секс это только подтвердил. Ну вот чего ты упрямишься, а?
– Я тебе все уже сказала.
– Хорошо, Юль. Тогда скажи мне, глядя в глаза, что ты меня не любишь. И будем считать, что все кончено. Раз и навсегда. Я уеду, чтобы не мозолить тебе глаза. Не только из этого города, но и из страны. Во избежание случайных встреч. Только ты уверена, что не пожалеешь потом? Потому что, Юля, бесполезно бороться с собственными чувствами.
Сердце больно сжимается. Эти его слова словно режут слух. Глеб берет в ладони мое лицо, не позволяя отвернуться. Его прикосновение заставляют участиться пульс.
– Скажи. Что. Ты. Меня. Не. Любишь.
Встретившись с его взглядом, понимаю, что не смогу соврать ни ему, ни себе. Отрицательно киваю и всхлипываю.
– Да.
– Что да?
– Да. Я тебя люблю. Доволен?
– Более чем.
– Только это ничего не меняет. – Продолжаю упрямиться. Хотя и понимаю, что проиграла. В первую очередь самой себе.
– Ошибаешься. Это все меняет, – Расплывается он в улыбке и притягивает меня в свои объятья. Прижимает к себе так крепко, что начинаю чувствовать, как вся боль отступает, а на ее место приходит облегчение. И я расслабляюсь, но до тех пор, пока не вспоминаю о договоре. Глеб отстраняется, когда чувствует мое напряжение.
– Ну что опять не так, Юлька?
– У меня контракт. По которому мне запрещается иметь какие-либо отношения.
– На какой срок подписан этот контракт?
– На год.
– Всего лишь? Это фигня, Юлька. По сравнению с тем, что я ждал четыре года, мечтая о том, чтобы хотя бы раз еще увидеть тебя. И даже не думал о том, что мне повезет, вновь почувствовать вкус твоих губ. – Он тянется за поцелуем, но осекается. Явно вспомнив про мой запрет. Поэтому просто трется своим носом о мой.
– Хочешь сказать, ты будешь терпеть наши со Стасом подставные отношения?
– А у меня есть выбор? Будем считать, что это еще одно испытание для наших отношений. Главное, чтобы ты согласилась на то, чтобы быть со мной в реальной жизни.
Он смотрит в ожидании ответа. А я молчу. Просто тяну время. Потому что уже знаю ответ. Но не могу удержаться, чтобы немного не поиздеваться над Грачевским.
– Ну-у, - Не выдерживает он.
– Что, ну?
– Ты согласна?
– А у меня есть выбор? – Возвращаю я ему его же слова, расплываясь в счастливой улыбке. А потом подаюсь вперед и сама его целую.
Мы целуемся так самозабвенно, что не замечаем, как начинаем раздевать друг друга. И в итоге наши поцелуи перерастают в нечто большее. И уже спустя немного времени рубашка Глеба полностью расстёгнута, а джинсы приспущены. А я прижата к стене его горячим телом с поднятым до талии подолом платья. Нам плевать на все правила приличия, или что в любой момент лифт может заработать, или что возможно в нем имеются камеры. Потому что в этот момент мы полностью поглощены страстью. И наслаждаемся моментом. Уж слишком долго мы были вдали друг от друга и теперь. И теперь пытаемся наверстать упущенное время.
В лифте мы проводим еще примерно два часа. Но за поцелуями, объятьями и разговорами они пролетают незаметно. Когда свет загорается, и кабина начинает свое движение, во избежание повторного застревания, выходим на ближайшем этаже. Вместе. Рука об руку. Наши пальцы переплетены, а на лицах счастливая улыбка. Ведь сегодня я сделала свой выбор, доверившись своим чувствам. А правильный ли он, покажет только время. Но я выбрала Глеба. И не жалею об этом.
***
С нашего разговора в лифте прошел почти месяц. В ту ночь Грачевский впервые остался у меня, и с этого момента мы больше не расставались.