Мне больно от твоей любви 2
Шрифт:
Глава. 10. И снова двое в лифте.
Юля.
Выбежала из кабинета как ошпаренная. Меня потряхивало от переизбытка эмоций. На глазах проступали слезы. Потому как бороться сердцу против разума с каждым разом становилось все сложнее и сложнее. Я боялась. Боялась сорваться и броситься в омут с головой. А Глеб словно нарочно провоцировала меня. Взять хотя бы его импровизированный концерт в студии парней. Стоило только услышать мотив этой песни, как на меня обрушились воспоминания. И я после этого около часа
Остаток дня провела в Катиной гримерке, потому что больше не хотела пересекаться с Грачевским. Но я и забыла, каким упрямым бывает Глеб. Подумать только, подкараулил меня в собственном кабинете.
Я и сама не поняла, зачем его ударила, но рядом с ним словно находилась на эмоциональных качелях. И меня кидало из стороны в сторону. Скорее всего, просто испугалась, что порвется последняя ниточка, сдерживающая меня. Злилась на саму себя, а досталось ему. Истеричка. А потом убежала, еле сдерживая слезы. Потому что стало жаль его и хотелось ударить себя еще больнее, чем парня. Ведь это я дура.
Как по заказу, один из лифтов находится на нашем этаже. Вбегаю в него. На эмоциях совершенно забывая о том, что он находится на ремонте. Как и не замечаю объявление с предупреждением, что развешали на каждом этаже здания. Когда Глеб проскальзывает в закрывающиеся двери, в отчаянье закатываю глаза.
Но вот зачем? Зачем? Зачем?
И так требуется немало сил, чтобы удержать в себе слезы. А если он еще что-нибудь скажет, точно разревусь.
Глеб Грачевский - предатель. Он все врет. Он использовал меня, чтобы отомстить Марку, – Как молитву мысленно повторяю раз за разом. Пытаясь тем самым включить мозг. Грачевский просит прощения и, кажется, говорит что-то еще, но я отчего-то не слышу. Точнее слышу, но всё как из-под воды. Глеб берет мою руку в свои. С намерением опуститься на колени. И это меня окончательно добивает. Слезы прорываются наружу, скатываясь крупными каплями по щекам. И мне ужасно стыдно за них. Но, к счастью, он их не видит. Хотя, к счастью ли? Потому что гаснет свет. А лифт останавливается.
Наступает тишина. Которую примерно через четверть минуты нарушает голос Глеба.
– А-а-а, копец! – Начинает хохотать он, прижавшись лбом к моей руке. По которой идет вибрация от его смеха. И кажется, он все-таки успел опуститься на одно колено. Хотя это только предположение, потому как в такой темноте я его не вижу.
– Ты чего ржешь, Грачевский? – Начинаю раздражаться и всеми силами пытаюсь ухватиться за эту эмоцию.
– Юлька, скажи мне, пожалуйста. Ты в какой из двух лифтов заскочила? – Сквозь смех произносит он. И после этого вопроса в полной мере осознаю, какая же я идиотка.
Ведь этот же лифт на ремонте!
В отчаянье выдаю вслух парочку непечатных выражений. А еще желание ударить саму себя только усиливается.
– Ого. Не знал, что ты умеешь так выражаться! – Его смех становится еще громче.
– А ты то куда смотрел? – Нервно выдираю свою руку из его теплой ладони. Хотя, признаться честно, мне совсем этого не хочется.
– А что, я?
– Трындец!
– Не то слово. Ладно, не нервничай, Ведьмочка. Сейчас позвоним диспетчеру. У тебя есть чем посветить? А то у моего телефона батарейка села.
Роюсь в сумочке, наощупь достаю телефон и включаю на нем фонарик. Наводя свет в потолок, чтобы не слепить глаза. Глеб поднимается на ноги и жмет кнопку вызова диспетчера. Но реакции никакой.
– Кажется, лифт полностью обесточен. Хотя, наверное, кнопка вызова диспетчера все равно должна работать.
– Тогда почему она не работает?
– Понятие не имею. Звони кому-нибудь, чтобы связались с лифтерами.
В этот раз смеюсь я. Глядя в потолок.
– Ведьмочка, у тебя что, истерика?
– В этих лифтах мобильная сеть не ловит. – Слегка ударяюсь затылком о стенку. Хотя следовало бы посильнее.
Глеб хмыкает.
– Ну и что теперь будем делать? Как вызовем помощь?
– Понятия не имею. Придется ждать утра.
– У нас самолет в час дня.
– Знаю. Будем надеяться, что эта железяка выпустит нас раньше.
– Он снова начинает смеяться.
Наблюдаю за тем, как Грачевский соскальзывает спиной по стене и усаживается на пол. Поджимает к себе колени и опирается на них локтями. Затем прячет в ладонях лицо, все так же продолжая ржать.
А вот мне нифига не до смеха. Потому что подкашиваются колени от накатившего страха. Все-таки боязнь замкнутого пространства все еще при мне. И, наверное, не будь рядом со мной Глеба, давно бы билась в истерике и задыхалась в панической атаке.
Спустя примерно минуту он успокаивается. Прекращая смеяться. Потирает лицо руками и прислоняется затылком к стене.
– Юлька, у тебя случайно чувства дежавю нет?
Из меня вылетает нервный смешок.
Еще бы! Кажется, еще какое.
– Знаешь, Ведьмочка. Я третий раз в жизни застреваю в лифте. И два из них с тобой.
– А я второй раз в жизни. И, как ты понимаешь, оба раза с тобой.
– О-у, да я и тут у тебя первый. Да еще и единственный, – Подшучивает он.
– Пожалуйста. За-мол-чи. – Вся злость испаряется. И вот я уже улыбаюсь, пряча за улыбкой рвущийся наружу смех. Ну вот, точно! Эмоциональные качели. Вот только же что ревела, а сейчас мне хочется смеяться. А еще приходится в очередной раз сдерживаться, чтобы не отвесить этому самоуверенному и самовлюбленному нахалу подзатыльник.
Эх, знал бы Глеб, насколько он прав. Ведь он первый и единственный у меня практически во всем. И даже в этом. Тихо усмехаюсь, поймав себя на этой мысли.
– Даже не подумаю. Тебе не кажется, Юлька. Что сама судьба хочет, чтобы мы, наконец-то, с тобой по-нормальному поговорили. А ты знаешь, я даже рад, что мы с тобой сейчас здесь застряли. Теперь ты точно…
– Ты во всем у меня первый и пока единственный, – Зачем-то произношу вслух свою мысль. Перебивая его – Но может быть кроме поцелуев. Хотя-я – тяну я.
– И мой первый поцелуй тоже был твоим, если ты помнишь.