Мне посчастливилось родиться на Песках
Шрифт:
Из аттестата ст. советника И.С. Шереметевского
Но второй-то дед, вроде бы и классово близкий – выходец из государственных крестьян-поморов, – и коммунист, открыто боровшийся с начальником-троцкистом в «Красной газете»… То, что он, лейтенант Красной армии, был ранен на Ленинградском фронте и умер в окружном госпитале (Тульская 3) в марте 1942 года, я узнал немногим раньше.
Литейный 56. Мариинская больница для бедных
Более того, когда я в первом классе, не старше,
Из списка офицеров умерших весной 1942 в госпитале на Тульской
Пухлый (большой тираж, но плохая бумага) лениздатовский бедекер «Литературные памятные места Ленинграда» (1968) в юности поверг меня в уныние.
Если верить ему, русские писатели словно предчувствуя, что именно по этим местам (кстати, мимо моей школы, Шпалерная 50) проляжет в ночь с 24 на 25 октября 1917 года путь автора соцреалистического катехизиса «Партийная организация и партийная литература», как будто из инстинкта самосохранения избегали селиться здесь. За чуть ли не двухвековую историю лишь Некрасов (Некрасова 2), Маяковский (Маяковского 52) да Горький (Восстания 20 и Маяковского 11), очевидно, не видя опасности лично для себя, отважились на это. Да еще довольно «безбашенный» при всей своей исключительной учености Вячеслав Иванов, чью «Башню» (Таврическая 35) если и показывали в ту пору, то показывали украдкой, как бы из-под полы, словно нечто к показу не дозволенное – почти так же, как демонстрировали и другую достопримечательность моего района – достопамятное «административное здание на Литейном». Про которое новичку непременно сообщалось (понижая голос, почти шепотом), что перед ним самое высокое здание Ленинграда. И на недоуменное «почему» пояснялось, что, мол, «уже из окон первого этажа Магадан видно».
Таврическая 35
Захарьевская с отделом пропусков Большого дома на горизонте
Что же касается сугубо архитектурных достопримечательностей моей «малой родины», то самым красивым зданием был, пожалуй, игривого вторичного барокко особняк Мясникова (Восстания 45), дореволюционная недвижимость модного адвоката Николая Платоновича Карабчевского, снискавшего богатство и славу в успешной защите состоятельных мерзавцев и революционерствующих террористов, и где по иронии судеб располагался районный Кожно-венерологический диспансер, в виде аббревиатуры (КВД) каламбурно созвучный сравнительно недавно переименованному Народному комиссариату внутренних дел…
Восстания 45
Но все это стало известно мне гораздо позже, а тогда, осенью 1970 года, я переезжал из одиннадцатиметровой (на двоих с матушкой) комнаты в коммуналке в отдельную квартиру на откровенно спальной и ни на что не претендующей Гражданке без особой ностальгии к оставляемым Пескам.
Ирина Одоевцева
Все изменилось в один прекрасный день двумя десятилетиями позже. Где-то около 1990 года мне позвонила знакомая-литературовед, читавшая как раз в это время книгу воспоминаний Ирины Одоевцевой «На берегах Невы».
На
Она поинтересовалась моим первым адресом на Песках. Услышав «Радищева, дом 5, квартира 1», она спросила: «А ты знаешь, что в квартире 2 жил Николай Гумилев?» Разумеется, я этого не знал. Но не знала этого и моя матушка, всегда, сколько ее помню, утверждавшая, что Гумилев – ее любимый поэт.
Добавим к этому еще и то обстоятельство, что звонившая барышня жила на улице Некрасова в доме 58–60, где в свое время проживала и сама гумилевская ученица Одоевцева.
Радищева 5–7
Забегая еще на пятнадцать лет вперед, скажу, что уже нисколько не удивился, когда в 2005 году мне предложили в издательстве «Азбука-классика» написать предисловие к тому стихов Гумилева, а некоторое время спустя и к его Малому собранию сочинений.
Некрасова 58–60
Этот телефонный звонок как будто послужил сигналом, по которому ворота информационного шлюза открылись.
Затем довольно долго, но бессистемно и как бы попутно, не превращая это в «дело жизни», я фиксировал адреса людей, внесших определенный вклад в развитие русской культуры и живших в «моей» части Петербурга-Петрограда-Ленинграда. Адреса эти зачастую и до сих пор не помечены какими-либо мемориальными знаками. Надеюсь – пока не помечены (эта фраза, к сожалению, перекочевала сюда из варианта статьи, напечатанного в 1993 году; для большинства «моих» персонажей почти ничего с тех пор не изменилось).
Что касается этих заметок, то опять-таки надеюсь (чуть-чуть!), что они не только утолят праздное читательское любопытство, но и помогут кому-то немного иначе взглянуть на этот район, не входящий в «обязательную программу достопримечательностей культурной столицы». Взглянуть если не с любовью (для которой требуется, наверное, еще что-то помимо «литературы», «архитектуры», «истории» и проч.), но хотя бы с меньшим безразличием. И тогда я почел бы задачу свою как автора выполненной.
Позволю себе привести вводящую в суть дела цитату из воспоминаний видного масона, крупного деятеля Февральской революции, в дальнейшем эмигранта князя В.А. Оболенского.
«Родился я в России, уже освободившейся от крепостного ига, в 1869 году, в Петербурге. Четырехэтажный оранжевый дом на Малой Итальянской, в котором я впервые увидел свет, был одним из самых больших домов этой улицы, застроенной тогда маленькими деревянными или каменными домами с мезонинами. Хорошо помню, как в раннем моем детстве я каждое утро, проснувшись, бежал к окну и смотрел, как по нашей улице шел пастух с огромной саженной трубой. На звуки его трубы отворялись ворота возле маленьких домиков и из них выходили разноцветные коровы. Ко времени революции Малая Итальянская, ставшая улицей Жуковского, была уже одной из центральных улиц Петербурга. Гладкий асфальт заменил булыжную, полную колдобин, мостовую, редкие и тусклые фонари с керосиновыми лампами уступили место великолепно сияющим электрическим фонарям, а дом, в котором я родился, не только не возвышался уже над другими, а казался совсем маленьким среди своих многоэтажных соседей». (Вероятнее всего это нынешний дом 39 по ул. Жуковского – В.Б.). И далее: «… захолустьем были и «Пески», так называлась вся часть Петербурга за Таврическим садом и Лиговкой. Пески мне казались в детстве какой-то загадочной, а потому интересной страной, которая начиналась как раз после столь знакомой мне Греческой церкви. На Пески меня гулять не пускали, считая, что я там могу заразиться разными болезнями, а няня находила прямо неприличным водить туда гулять господского сына. Живя совсем близко от этой части города, я туда первый раз забрел уже будучи гимназистом».
Адептус Астартес: Омнибус. Том I
Warhammer 40000
Фантастика:
боевая фантастика
рейтинг книги
