Мне приказал ОН
Шрифт:
– Ты чего?
– Я приготовлю поесть вам в дорогу...
Я тепло прощаюсь с Тасей, целую ее в губы.
– Может разбудить остальных?
– спрашивает Лешку Тася.
– А ну их. Пусть спят. Пошли, Серега. Прощай, Тася.
Он хлопает ее по плечу.
– Прощай. Живите, мальчики...
В жуткой темноте города, по каким то узким тропам, пробитым в снегу, зигзагами и обходами, чтобы не нарваться на патрули, мы бежали на станцию и кажется не зря. На путях стоял состав с какой то пехотной частью, отправляющейся на запад. Нам разрешили
Все равно опоздали к месту назначения. Под Купянском находился штаб армии, который мы с трудом отыскали, затратив на это уйму времени. В это время бои на фронте носили местный характер и потрепанная армия понемножку получала пополнение в живой силе и технике. В штабе армии почему то было не до нас и зам командующего артиллерией без всякой морали, выписал нам направление в дивизию, сказав, что там разберутся. От Купянска на санях мы за половину суток прибыли к месту назначения.
В рубленной избе жарко. Нас принимал начальник штаба дивизии, полковник Бессмертнов, который рассмотрев наши бумаги, психанул. Особенно он разошелся почему то в отношении меня.
– Где вы шатались целых двое суток?
– ревел седоватый полковник обратившись ко мне, как- будь то рядом нет Лешки, хотя тот стоит рядом и нежится от теплоты печки.
– Блядствуйте, распутничайте, в штрафбат захотелось?
– Задержка в пути, - оправдывался я.
– Молокосос. Эта задержка, может для вас кончится плачевно.
– Прошу меня не оскорблять. Я офицер Красной Армии и готов отвечать за свои проступки в соответствии с уставом.
Полковник застыл. Глаза из бешеных превратились в вполне нормальные. Голос сразу упал на пол тона.
– Хм... Однако... Ладно... Мы с вами еще поговорим. А вы, Свищев, разве не понимаете, чем каждое опоздание может для вас кончиться?
– Так точно, понимаю. Простите нас, товарищ полковник. Только что вырвались со школьной скамьи и так, чуть расслабились в дороге.
Полковник внимательно изучает Лешкино лицо.
– Хорошо. Я уже договорился с командиром полка, он сейчас в медсанбате и вас принять не сможет, оба направляетесь в первую батарею. Вы, - он вдруг резко повернулся ко мне, - командиром второго взвода. А вот... вы, - его взгляд задумчиво плавал по Лешкиной стриженной голове, - вы...
– Разрешите нам вместе, - просит Лешка.
– Отставить... Пойдете командиром взвода артиллерийской разведки.
– Есть, - радостно отвечает Лешка.
– Тогда отправляйтесь на свои места сейчас. Там у сараев старшина Гладких принимает припасы, он как раз отправляется в ту сторону куда вам надо, пусть вас прихватит.
Лешка первый срывается с места, я спокойно разворачиваюсь и иду за ним.
– Лейтенант Марков, - слышу в спину, - задержитесь на минуту.
Я остаюсь с полковником один на один.
– Скажите, Марков, что вас связывает с лейтенантом Свищевым?
Я мнусь, но потом решаю, будь что будет, даже если я выскажусь, то дальше фронта не пошлют.
– Мне еще в школе было
– Вот оно что. И кто же это приказал?
– Начальник школы и наш капитан из спецотдела.
– А я то подумал, что за идиотская шифровка пришла по поводу вас из Москвы. Теперь все ясно.
– Мне же не ясно, продолжать оберегать лейтенанта Свищева или нет? Вы же нас разделили.
– Ишь ты какое слово придумал "оберегать". Давай-ка, дружок, поставим точки над "И". Ты будешь служишь, как положено служить офицеру Красной Армии, а при появлении в своем расположении лейтенанта Свищева, исполняешь предписанные тебе указания, то есть будешь оберегать его.
– Не значит ли это, что лейтенант Свищев должен все время обитаться в расположении моего взвода.
– Идите, лейтенант Марков, выполняйте что вам положено. Будет Свищев у вас или не будет, вы служите честно.
Март 1942 года
У меня две гаубицы 1939 года. Еще два по штату так и не дошли до расположения дивизии. Мы все время в напряжении, бесконечные дневные перестрелки и борьба за самый выгодный кусок земли не позволяет расслабится. Расчеты орудий слаженные и уже прошли декабрьскую стужу 1941 года. Мартовское потепление все принимают как манну небесную и тепло солнца вытаскивает даже ленивых на свет божий. У меня денщик, сухой и длинный как тростинка Паша Смирнов из под Ростова. Этого бедолагу пожалел замполит полка и вытащил из окопов, чтобы заниматься обслуживанием офицера. Сегодня Паша сделал мне кусок жареной конины, из убитой вчера лошади, и я, усевшись на поваленное дерево, вяло жую жесткое мясо, подставляя лицо теплым лучам солнца.
– Товарищ лейтенант, - обращается Паша, - не лучше ли вернутся в блиндаж? Немец дурак, у него все по расписанию, сейчас должон нас потревожить, бросит куда попало снаряд, а вдруг...
– Не каркай...
Но вот знакомый вой снаряда, заставляет меня свалится на дно ровика.
На шинель сыпется еще не оттаявшая земля, и мелкие осколки камней.
– Испортил жратву, - ругаюсь я, пытаясь вытрясти мелкие крошки из миски и пальцем очищаю куски грязи от недоеденного мяса .
На передовой начинается бедлам. Трещат пулеметы, слышен грохот орудий. Пока телефон молчит и мы ждем, чем закончится эта потасовка.
У меня на каждое орудие по четыре снаряда. Скупердяи снабженцы выделяют по ящику или двум, снарядов в неделю.
Через четверть часа все затихает и солдаты выползают из своих нор под солнечные лучи.
– Привет, Серега.
На позицию пришел Лешка. За ним идет преданный, как собака, денщик Корявко, сибирский мужик с тупыми как у бычка глазами. Лешка навеселе и где только, черт, достает спиртное, не понятно.
– Привет, Леша. Чего нового?
– А ничего. Батяня звонил. Мать простудилась малость. Ругал, что ни одного письма домой не послал, она даже не знала, что я уехал на фронт.