Множество жизней Элоизы Старчайлд
Шрифт:
– Я приехала сюда искать врагов Республики, – сказала Марианна. Она выпрямилась и приняла вызывающий вид. – Я доложу о вашем нежелании сотрудничать прямо в Париж.
– Неужели? Действительно доложите? – Эгльфин даже не пытался скрыть сарказм в голосе. – Сомневаюсь в этом, мадам. Вы можете продолжать свою работу на комитет безопасности, но я буду лично читать каждое сообщение, которое вы вздумаете отправить в Париж. Насколько я вижу, вы пока не успели обзавестись здесь друзьями, так что у вас не будет возможности отправить письмо без моего одобрения. Так что пишите что угодно в своих коммюнике, но не сомневайтесь: я швырну в огонь любое письмо,
– И дайте ей умыться, – приказал Эгльфин. – От нее воняет конюшней.
Ей снилось детство Элоизы. На реке Деом, на противоположном от дома семьи Фушар берегу, стояла кожевенная фабрика, и в знойную, безветренную погоду, которая летом случалась почти ежедневно, запахи гниющей плоти и сохнущих шкур животных распространялись за пределы фабричных стен, и мадам Фушар, мать Элоизы, приказывала прислуге закрывать ставни на окнах и запирать все двери.
– Терпеть не могу этой вони, – говорила она.
Но в Анноне было нигде не скрыться от сыромятен. Наряду с изготовлением бумаги, кожевенное дело успело стать одним из основных промыслов города. На здешних реках стоял с десяток дубильных предприятий. И у каждого – свой уникальный запах. Во сне Элоиза гуляла по вечернему берегу реки со своим отцом-астрономом, и тот показывал ей звезды и говорил их названия, а она, в свою очередь, показывала ему кожевенные заводы, которые различала по запахам.
– Углы Ориона – это Бетельгейзе, Беллатрикс, Ригель и Саиф, – сказал он.
– А сыромятни на реке Канса – это «Сегома» и «Иволга», – сказала она.
Во сне они поднялись на мост, ведущий через реку, и ее отец наклонился, чтобы поднять с земли камень. Она улыбнулась, потому что знала, что он собирался сделать. На середине моста они остановились.
– Загадай желание, – сказал он. – Загадай желание в миг, когда камень коснется воды, и оно сбудется.
– Тсс!
Что такое?
У Марианны был чуткий сон.
– Я слышу голоса в коридоре, – прошептала Элис. – Может, меняют караул у двери?
Может.
Комната была крохотной, а кровать узкой.
– Здесь нет тахты, – сказала Элис, когда впервые увидела комнату. – Я лягу на полу.
– Даже не думай.
– Мне вернуться к мадам Шевроле? Больше ничьи слуги не спят в хозяйских покоях.
– В детстве, – сказала Марианна, – когда я жила в Монастыре дождей, мы с сестрами иногда ложились спать валетом.
Она спала в нижней юбке с корсетом – «corset et jupon», – развязав на нем все шнурки. Ноги Элис едва доставали ей до груди.
– Тсс, – предупредила она. – Ложись.
Голоса. Приглушенные голоса. А потом… тишина.
Под самым
Снова голоса снаружи. Где-то поодаль. Солдатские разговоры. Скрип бревен у них над головами.
– Тсс.
И снова тишина. Сон Марианны еще не развеялся до конца. Такие сны подолгу оставались с ней. Снаружи в ее сознании простирались улицы Анноне, текла река Деом, овчина сохла на сыромятнях и отец шел, опираясь на трость. Его беспокоила подагра, и к тому же, трость оказалась очень удобным инструментом, чтобы указывать ею на звезды. Марианна пребывала в том мире, где соседствуют сон и реальность. Ей было девять лет, и ее звали Элоиза. Ей было девятнадцать, и ее звали Марианна.
– Не бойся. Дверь заперта, – прошептала она Элис. Девушка юркнула под одеяло.
– Тсс.
Затем – отчетливый звук поворота ключа. Элис бесшумно соскользнула с кровати на пол.
Марианна резко выпрямилась.
– Кто здесь?
– А ты как думаешь?
Мужчина пересек комнату быстрее, чем она смогла дотянуться до ножа, и его ладонь сразу зажала ей рот, так что она едва успела вдохнуть его запах.
Эгльфин. В свете луны она так ясно его видела. Он обхватил ее шею своей рукой и заставил запрокинуть голову. Она сопротивлялась ему изо всех сил, но не могла совладать с его натиском. Он что-то впихнул ей в рот… кляп… и туго обвязал ее голову тряпкой.
Марианна задыхалась. Кляп слишком глубоко засел у нее в горле. Она не могла вдохнуть.
Он ударил ее кулаком по лицу с такой силой, что на мгновение она забыла, где находится. У нее закружилась голова. Она снова поперхнулась. Упала на кровать. Попыталась вдохнуть, но от этого начала задыхаться еще больше.
Эгльфин действовал молниеносно. Он делал все это уже не в первый раз. Он схватил обе руки Марианны и связал запястья так быстро и так туго, что любые попытки вырваться стали столь же бесполезны, сколь и попытки закричать.
Она сделала судорожный вдох. Полувдох.
Он снова ударил ее. Видимо, не позволять женщине приходить в себя было частью его метода.
– Я знаю, кто ты, тварь, – выплюнул он в нее. Он приблизил лицо к ней и вплотную и залез своим языком ей прямо в глаз.
Она зажмурилась.
– Я знаю, кто ты! – Он с силой вжал ее в кровать и снова ударил, на этот раз в зубы. – Ты маленькая, грязная террористка. Думаешь, можешь вот так заявиться сюда, помахать своими фальшивыми бумажками и сделать что? Отравить меня? Застрелить? Заколоть ножом в шею?
Марианна окоченела.
– Знаешь, в чем была твоя ошибка, тупая тварь? – Он положил обе руки ей на шею. – Ты проговорилась Муселю о том, как хорошо знаешь это поместье. Ты желала такую-то и такую-то комнату, или какую-то не такую комнату. Без вот такой картины, и без вот этакого окна. Кто мог иметь такую информацию? Кто мог так хорошо знать этот дом? – Пальцы на ее шее начали сжиматься. – К тому же, ты похожа на свою мать. Она тоже была шлюхой. – Он немного отстранился и рассмотрел ее. – Я должен был сразу догадаться. Ты Сильвия Монбельяр, дочь Элоизы. Выросшая в этом самом доме. Но какова ирония судьбы, а? Мы так усердно тебя искали, мадемуазель, и кто бы мог подумать, что ты сама придешь в наше логово, как муха в гости к пауку. – Он ослабил хватку на ее шее и снова ударил наотмашь тыльной стороной ладони, а его вторая рука вдруг оказалась на подоле ее юбки.