Множество жизней Элоизы Старчайлд
Шрифт:
Sacrebleu! Это действительно был Эгльфин. Это действительно был он. Родерик – пикша – Эгльфин. Даже отсюда она чуяла его мерзкую вонь. Даже с печатью двадцати лишних прожитых лет на лице – это был он. Даже без волос и без парика, даже с бледной кожей, даже с фаллосом, спрятанным в штаны, даже жирным, одутловатым и приумножившим свои подбородки – это был он. Родерик Эгльфин. Брови по-прежнему вразлет. Зубы по-прежнему отсутствуют. Бородавка по-прежнему на подбородке. Его глаза по-прежнему вели в темные бездны ада.
Эгльфин. Ее тошнило. Ей хотелось задохнуться.
Гвардеец в синей форме схватил ее за руку и потащил к двери.
– Убери от меня свои руки! – Она ударила его локтем.
– Прошу прощения, господин генерал. – Мусель тоже влетел в комнату и суетился вокруг, как жирная курица. – Я велел ей подождать. Я приказывал ей. Я…
– Кто вы такая? – Голос Эгльфина. Рыбный, маслянистый голос смешивался с вонью пикши.
Она выпрямилась в полный рост.
– Меня зовут Марианна Кашмай, я представляю комитет безопасности в Дижоне по приказу его Императорского Величества, императора Франции и всех ее территорий, Наполеона Бонапарта.
Ее снова схватили под обе руки. Охранник не давал ей пошевелиться.
– Убери руки!
– Уж лучше отпусти ее, – масляно протянул Эгльфин. – Ее ведь сюда послал сам Наполеон Бонапарт. – Он сделал на имени императора странный акцент, как будто передразнивал ее манеру. – Вы с ним знакомы, мадам? Неужели вы так близко знаете нашего императора, что так легко апеллируете к его имени?
Гвардеец ослабил хватку, и Марианна высвободилась. Она вытащила письмо из складок своего платья.
– Вот. – Она помахала бумагой. – Вот мои рекомендации, подписанные самим императором.
– Уберите это, – сказал Эгльфин. – Я видел. – Он поднялся с тахты и потянулся за париком. Напялив его на блестящую макушку, он приладил парик поудобнее. – Как я выгляжу? – спросил он секретаря, приподняв слипшуюся бровь. – Потрясающе? – Он повернулся к зеркалу, висящему на стене, и начал поправлять парик на себе. – Знаете ли вы… – спросил он, все еще увлеченно разглядывая свое отражение, – знаете ли вы, сколько на улицах Парижа умельцев, которые могли бы состряпать подобное рекомендательное письмо, с печатью и подписью до кучи, за… я даже не знаю… – он небрежно махнул рукой, – полфранка… может, шестьдесят сантимов?
У Марианны кольнуло в груди.
– Вы обвиняете меня в подлоге?
Эгльфин усмехнулся, обнажая беззубые десны.
– Ну зачем же непременно в подлоге. Бумага может быть подлинником. Но, в то же время, может и не быть. Возможно, мсье Кашмай просто захотел избавиться от опостылевшей женушки. – Он сел за письменный стол. – Вы не знакомы с императором, не так ли, мадам? Вы никогда с ним не встречались. Иначе вы бы сразу опротестовали это мое утверждение. Значит, кто-то другой взялся организовать это письмо от вашего имени. Собственно, муж, я полагаю.
– Я действительно работала
– Конечно, работали. Ни минуты в этом не сомневаюсь. Равно как и тысячи других парижан. Император боится шпионов, и у него для этого есть все основания. Но он не отправит девицу в Дижон – одну, без сопровождения, без охраны, без даров, доказавших бы его веру в нее, без мужа, который мог бы поручиться за нее, без формы, без узнаваемого имени – без ничего. Поэтому я спрошу у вас еще раз, мадам Кашмай: кто вы? Речь у вас не как у парижанки, а как у бургундки. Мне ли не знать. Я большую часть своей жизни прожил в этой забытой богом провинции. Я знаю этот говор.
– Я родилась недалеко от Дижона, – сказала Марианна. – Но уехала в Париж, чтобы работать на благо Республики.
– Ах, ну конечно, – согласился Эгльфин, но в его тоне звучало подозрение. – Вы точно замужем, мадам? Как вас звали при рождении?
– Моя девичья фамилия – Мюзе. Здесь написано. – Она опять помахала письмом.
– Ах да. Мюзе. Марианна Кашмай, урожденная Мюзе. Родилась в Бургундии. Кого вы потеряли, мадемуазель Мюзе?
– Кого я потеряла?
– В революцию? Ну что же вы молчите? Все мы кого-то теряли. Вопрос, кого потеряли вы? Отца? Может быть, мать? Брата?
– Я сирота, месье, – отрезала Марианна. – Я никогда не знала ни своей матери, ни своего отца. Я – неизвестная.
– Неизвестная?
– Да. – Ответ показался ей честным. Она подняла голову выше. – И не стыжусь этого. Я гражданин Республики.
– Очень хорошо. Замечательно. – Эгльфин поднялся со своего места и медленно, но целеустремленно направился к ней. С возрастом его спина ссутулилась. Он неестественно высоко задирал плечи. Он шел нетвердой походкой.
Марианна против воли сделала шаг назад. Ее рука скользнула вниз к шву своего платья, под которым был спрятан нож. Его мерзкий, зловонный запах становился все ближе.
– У тебя знакомое лицо, – прошипел он.
– Мы с вами никогда не встречались.
– Но, возможно, я встречал твою мать? Возможно, я отправил ее к мадам Луизетт? Парикмахерше? Ты знаешь, о чем я? – Эгльфин приблизился к Марианне. Движением руки он изобразил падающее лезвие. – Луизетта, любовница королей. Она любому вскружит голову. И может сделать стрижку одним взмахом лезвия. Возможно ли, что вашей матери тоже была назначена стрижка у Луизетт?
– Я никогда не знала свою мать.
– Жаль. – Эгльфин отступил назад. Вонь стала слабее. – И все-таки, возможно, я знал. Ха! Только задумайтесь. Возможно, я ее знал.
Он вернулся к письменному столу и снова сел за него.
Марианна заметила, что у него походка человека, больного оспой. Она часто видела таких мужчин в Париже: они стояли на тротуарах, сложившись едва ли не пополам, и грузно раскачивались из стороны в сторону со слишком низко опущенными головами и слишком широко расставленными коленями.
– Погляди на него, у него больные яйца, – обычно говорил ей Антуан, когда мимо проходил такой мужчина. – Его член будет весь покрыт язвами.