Мое частное бессмертие
Шрифт:
В мою пользу!
– Но я родился в Гусятине!.. – рассмеялся он на счёте «восемь».
Как безногий, сидел он перед Ёшкой на полу.
– Не было Гусятина! – повторила я с обречённостью.
(1… 2… 3… 4…)
– Ха, что же тогда?!. Выходит, и меня не было?! – он смеялся во все зубы.
– Если Вы… – крикнула я, – любите… меня…
Мы обмерли.
Даже парализованный Ёшка охнул.
Новозелёное
– То… что?.. – отозвался Стайнбарг. И пересохшие губы облизнул. – Договаривайте!..
Я выбежала из комнаты лежачих.
Испуганный санитар нёсся мне навстречу.
Представительный мужчина с веранды гнал его по коридору – вызволять своего делового партнёра.
Это был Октавиан Попа, городской прокурор.
5
Chantal. 1935.
Маме понадобилась открытка – написать брату в Садово.
Я вызвалась пойти.
В лавке на углу – 1 000 000 открыток. Ни одна не хороша.
Ноги понесли меня в аптеку Ясилевич в центр.
16 июля 1935, Оргеев.
Я прошла мимо витрины «Франта».
Занавеска была повёрнута на струнах, но я чувствовала, что он там, за занавеской. Обедает за кофейным столиком.
В аптеке я сняла первую открытку с шестка. Протягиваю деньги.
Поворачиваюсь.
У дверей – он.
– Простите меня за сегодняшнее, господин Стайнбарг! – сказала я ему.
Мы вышли из аптеки.
– Я прощу Вас! Но при одном условии! – ответил он. – Почему Вы полагаете, что Гусятина не было?.. Объясните!..
Он пробовал говорить весело.
Вся площадь наблюдала нас.
Лопаты садовников перестали звягать у дома суда.
– Я не могу этого объяснить! – ответила я. – А только не было и всё!..
Прошли с десяток шагов.
Остановились.
Hа крыше мужской гимназии кровельщики перестали бить по листовому железу.
– Так вот, – сказал он своим весёлым голоском, – несколько слов про Гусятин!..
Мы тронулись дальше.
– Я даже не был ещё бар-мицва (13-летний – ивр.), когда русская армия вступила в город! Русские несли потери, были озлоблены! Первым делом они сожгли дом ребе!..
Долгий пружинный мык замял его слова.
Это в «Comеdy Brody» дверки отпахнулись.
В одну минуту стало шумно под плющом.
Это банда гимназистов из кино выбралась.
И мой Шурка среди них.
Они шли, выделываясь друг перед другом, кривляясь, как клоуны, но, увидев нас, встали как вкопанные.
Я
И вот…
Но у них достало культуры – встать перед Иосифом С. и поздороваться с почтением.
Чтобы тотчас – наутёк со смехом.
Один мой Шурка не улетел со всеми.
Вид его был грозен.
Мы постояли втроём.
«Как дела, Шура?» – спросил Иосиф С. Шурка только пыхтел в ответ.
«До свиданья, Шура!» – приказал ему Стайнбарг. И поправил шляпу на голове.
Лютая краска бросилась в лицо моему брату. А глаза сверкнули и стали белые.
Меня пугают такие его глаза.
В таком состоянии он способен драться один с 5 молдаванами…
Со страхом я увидела, как его приземистый корпус отклоняется, как у гусака – сейчас атакует.
Я схватила Стайнбарга за локоть.
– Ну вот… – обрадованный Стайнбарг тотчас повернулся спиной к Шурке, лицом ко мне, – и, значит, русские солдаты подожгли дом ребе! Это был сигнал к началу убийств!..
Шура стал бледен. Пот выступил у него на лбу.
Испепелив меня взглядом, он отошёл (но недалеко – всего на полшага).
Сомнения потрясали его.
Зачем-то он посмотрел себе под ноги.
– Не буду говорить, что с моими родными стало! – продолжал Иосиф С. – Но меня Иеошуа спас! Он был маркитант казацкого полка. И иностранный подданный…
Слушая его, я за моим братом следила. Не выпускала из поля зрения.
Вот он направился к новому мосту.
Ускорился.
Полетел.
Я была готова бежать за ним – предупредить мамин нервный приступ.
Стайнбарг остановил меня.
– У меня телефонный разговор с Кишинёвом, – объявил он. – Идёмте!.. После я проведу Вас домой!..
Как зачарованная, я потопала за ним.
– И вот как иностранный подданный Ёш выдал меня за своего сына и вывез из Галиции! – рассказал он по пути. – В Яссах он устроил меня в монастырский приют!.. Там ко мне проявили сочувствие как к сироте…
6
Стайнбарг прошёл в комнаты не разуваясь.
Я присела на стул в прихожей.
Входная дверь оставалась открыта.
Полоса закатного света подъедала оконные ставни.
Дролфирер «Кишинёв – Яссы» прогудел на станции.
Стайнбарг встал перед пианино.
– В монастыре меня отдали на лесораму, – рассказал он, смотря на телефонный аппарат. – Я проработал там 4 года. Механик, потом помощник управляющего. Моя первая сделка по аренде леса стала возможна благодаря ясской епархии. Её содействию… После я арендовал лес у Гербовецкого монастыря. И очутился таким образом в вашем краю!..