Мое побережье
Шрифт:
«Вы знаете, Наташа выиграла грант на обучение».
«Если бы я был женщиной, я бы потратил миллионы на пластические операции для достижения подобных форм».
«Клянусь, если бы вы видели ее губы, вы бы меня поняли. Ну, Хэппи, ты же был там!»
«Полмира за такие бедра».
«Как она шикарно двигалась на танцполе!»
«Ей идет латекс».
«Кстати, Пеппер, она еще и балетом занимается. Слышал, у нее была главная роль в какой-то пьесе под музыку из социальной рекламы. Вот бы посмотреть на ту растяжку…»
Мне хотелось сказать, что никаких «пьес» в балете не существует и в помине, а Шопен перевернулся бы в гробу, заслышав такое сравнение, но я продолжала монотонно перемешивать трубочкой лед
Неловкое чувство: я в глаза не видела эту Наташу и даже примерно не могла спроецировать в образ того, что она собой представляет, но та априори подбешивала. Мысли из разряда «очередное кратковременное увлечение, не больше» крутились в голове, напоминая упрямое самоубеждение, покуда на душе скребли кошки. Грант, балет, фигура на миллион? У Тони было не так много «официальных» девушек, но те, что числились в золотом послужном списке, подходили под установленные параметры. Ум, красота и физическая подготовка в одном флаконе. За такими барышнями он был не прочь и побегать, в конечном итоге добиваясь своего. Пожалуй, подобного исхода я и боялась.
Глупо ревновать того, кто в некотором смысле никогда не принадлежал тебе, но ты попробуй заткнуть внутренний голос и усмирить бушующий ураган в груди. Ежели через неделю он не успокоится, а начнет загораться своей рыжей идеей сильнее, придется забить тревогу. Только какой смысл? Он скривится и недовольно протянет: «Не заводись, это просто девушка», и мне ничего не останется, кроме как сидеть в своей комнате, пялиться на страницы книги, не переворачивая те по часу, и выстраивать тысячу и одну теорию в отношении того, чем они могут заниматься во время очередной прогулки. Напряжение здорово выводило из себя и жгло нервные клетки, подобно спичке, брошенной в поле с пушистыми белыми одуванчиками. Одно неосторожное дуновение — останутся стебельки. Мне не хотелось, чтобы какая-то девица врывалась в наше трио и разрушала установившуюся идиллию, но умом прекрасно понимала, что моего мнения здесь никто не спрашивал.
В окно стучали ветки, а равномерные дорожки дождя превратились в косые росчерки — поднимался ветер. Я смирилась с отсутствием зонта — все равно бы тонкие спицы вывернуло наружу — и тихо соскользнула со скамьи, попутно наматывая наушники на кулак и отправляя полученную петлю в карман. Оставалось надеяться, что пост охраны пустует или как минимум находится в перспективе подобного — торчать лишние полчаса в пыльной студии под аккомпанемент подвывающей на улице стихии хотелось слабо.
Тяжелая дверь поддалась легко, не произведя никакого предательского скрипа.
***
По продрогшим одноклассникам и недовольному выражению лица тренера становилось понятно, что в этом году наступил последний урок физкультуры на стадионе, с которого мы на следующей же неделе окончательно и безвозвратно переберемся в зал. Я стояла поодаль от сего разворачивающегося действа, за неимением энергичного настроения нарочно оставив форму дома, в своем бездельном положении издалека наблюдая то за Тони, то за Хэппи. У второго хватило ума прийти в штанах и захватить с собой спортивную куртку, а вот Старк, видимо, был совершенно обречен в отношении всего бытового. Мало того, что он из вредности отказался идти в машину за кожаной курткой и с гордо поднятым носом прошествовал на стадион в тонкой футболке, так этот болван умудрился еще и шорты натянуть. В сочетании с темными волосами продрогшие ноги приобрели чудесный синевато-сиреневый оттенок, а покрасневшие кончики ушей выглядели болезненно. Хэппи шмыгал носом и периодически кашлял, и даже я
Ученики пытались разогреться, бегая по стадиону, однако плачевный опыт мне подсказывал, каково это — хватать разгоряченным горлом ледяной воздух, и я предпочитала молчаливо сочувствовать в стороне. Тони нарушил уединение рака-отшельника в моем лице лишь один раз, в перерывах между руганью постукивая зубами, подойдя с единственной целью — согреть красные ладони в карманах парки.
Урок закончился как раз к моменту, когда я начала меланхолично мечтать о переднем сидении в машине Старка, где можно было включить печку и согреть покрывшиеся призрачной коркой льда ноги. Тонкая подошва осенних ботинок непрозрачно намекала на то, что сезон их носки подходил к концу. Близилась эра любимого пальто и сапог; конечно, можно было достать из чулана меховую подстежку и обзавестись обувью потеплее, но каждый раз, когда классический драп касался плеч, в душе разносился звон маленьких ретро-колокольчиков.
Я любила осень в Маунт-Вернон. В большинстве своем она была серой, дождливой, «унылой» со слов Тони и туманной, но именно это создавало вокруг городка особенный шарм. Большая личная предвзятость, однако при виде бесцветного неба по утрам я не испытывала никакого недовольства. Отодвигала ящик комода и выбирала подходящие к очередному платью колготки, да радостно влезала в один кардиган за другим, впопыхах крутясь перед зеркалом. Я любила грязно-коричневые листья в лужах, возможность носить классические рубашки с темными джинсами в промозглую погоду, прятки с ветром в шарфе, добираться со школы на машине Тони. Гордость не позволяла признать, но именно в холодном ноябре теплый салон и «шелестящая» под колесами дорога убаюкивали, как никогда, что даже приглушенные рок-н-ролльные мотивы про зомби и секс казались уместными и правильными.
Абсурдно, но даже сейчас у меня не возникало особенного желания жаловаться на безобразный ветер.
Этот урок был последним; по идее, через час должны были начаться тренировки по волейболу, которые периодически посещал Хэппи, пусть и просивший нас не ждать его (вернее выразиться — не смотреть и не смущать в процессе занятия), однако Тони по одному богу известным причинам отмахивался и оставался. Мне, как следствие, альтернативы не представлялось.
Одноклассники спешно двигались по направлению к раздевалке. Хэппи напоминал бороздившего просторы Антарктиды пингвина, но оповещать его об этом, конечно же, я не собираюсь.
Развернулась, направляясь с толпой…
Поле огласил до боли родной, возмущенный голос. Чертов мистер экспансивность, которого вечного все не устраивает.
— Да ладно вам, — ноги сами понеслись обратно, а мозг успешно проигнорировал каждый рассудительный довод и оклик Хэппи, вытесненный волной подростковой экспрессии.
Тони громко спорил со Стивом — парнем, с которым, в общем-то, никогда серьезно не враждовал, если закрыть глаза на то, что Старк в принципе напоминал магнит, притягивающий к себе неприятелей и досадливые оказии. По-настоящему его характер выносили только мы с Хэппи да Роуди. Остальные, согласно правилу, мысленно желали всех проклятий на свете. Но Стивен?
Роджерс, по моему скромному мнению, был парнем спокойным и… приятным? Отчасти старомодным, что его жутко романтизировало в глазах девушек. Всегда аккуратный, вежливый, адекватный. Невеликий кладезь, что мне было о нем известно: он здорово рисовал и до шестнадцати лет имел телосложение субтильное и крайне неспортивное, соседствующее с букетом хронических заболеваний, ставшее, вероятно, причиной прославленного тихого характера. Как правило — тихого.
Сейчас же, немного возвышаясь над Тони и здорово окрепши в плечах, я в его благой репутации сомневалась.