Мое самодержавное правление
Шрифт:
Начальство над ним было вверено генералу Головину. В состав отряда вошли: одна гвардейская бригада (Финляндский и лейб-гвардии Егерский полки), 4 армейских батальона, 6 эскадронов улан и сотня гвардейских казаков с 2 артиллерийскими батареями, всего не свыше 6 тысяч человек, которые, выступив в ночь на 30 августа, прибыли к рассвету к Гебедже.
Дальнейшее движение для обложения крепости, как полагал граф Воронцов, произошло совершенно неожиданно для турок. Горные, лесистые высоты, образуемые отрогами Малых Балкан, дали возможность скрыть направление нашей колонны, и утром 31 августа, при
Тесная блокада Варны была окончательно завершена, причем отряд генерала Головина разделился на две части: одна спустилась вниз и заняла перешеек между морем и лиманом, образуя собственно блокаду крепости; другая же часть расположилась в нескольких от нее верстах, по дороге, ведущей в Бургас, имея фронт к Камчику.
Кроме небольших кавалерийских разъездов, быстро умчавшихся в крепость при нашем появлении, и пушечных выстрелов из южных бастионов против нижнего отряда, неприятель нигде не обнаруживал своего присутствия.
Но, по сведениям, которые имелись в главной квартире, было известно, что из Шумлы, где был сам верховный визирь, направляется к Варне отдельный корпус войск под начальством паши Омер-Врионе, с тем чтобы пробиться в крепость и вынудить нас снять осаду.
Это известие увеличивало опасность южного отряда при крайней малочисленности его. Совершенно отдаленный от войск графа Воронцова и не имея почти отступления, так как с одной стороны было море, а с другой лиман, а в тылу крепость, он не мог получить скорого подкрепления иначе как высадкой на судах.
В предвидении этой крайности, в одно время с движением отряда генерала Головина, приступлено было к устройству пристани на морском берегу близ мыса Галата-бурну, и при ней расположена рота Гвардейского экипажа.
Государь, со дня прибытия к Варне, имел постоянное пребывание на корабле «Париж», где, кроме морских чинов, помещались и все окружающие его лица. Близко следя за всем происходящим в осаде, где подступы к крепости с успехом подвигались вперед, государь почти ежедневно выезжал на берег, как для совещаний с гр. Воронцовым, так и для осмотра постепенно подходящих гвардейских войск.
В особенности заботил царя высланный уже на южную сторону отряд; выбежавшие из ближайших окрестностей, болгары положительно утверждали, что турецкий корпус паши Омер-Врионе идет по дороге из Правод и занял дер. Гаджи-асаклар в 18 верстах от места расположения отряда генерала Головина. Все эти тревожные известия не остановили, однако же, государя в решении своем лично обозреть его на месте.
4 сентября получено было о том извещение и на меня возложено было поручение сопровождать государя. Для сообщения от пристани с верхним отрядом проложена была торная дорога у самой подошвы высот, но она обстреливалась из крепости, и еще накануне несколько матросов, ехавших с обозом провианта, были на ней убиты.
Я не мог решиться вести по ней государя и по необходимости должен был избрать для следования едва доступную для верхового проезда тропу, которая вела на крутые высоты морского берега. Конвой из черноморских гвардейских казаков был собран у пристани, и 5 сентября утром государь, прибыв на катере, сел на простую казачью лошадь
Едва поднялись мы по каменистым утесам мыса Галата-бурну, как мне пришлось отвечать на различные вопросы государя о положении отряда, а между тем, при малейшем невнимании, легко было потерять след тропы, которая совершенно исчезала во многих местах. Это привело в крайнее беспокойство сопровождавшего государя графа Бенкендорфа.
Подскакав ко мне, он строгим голосом повторял несколько раз: туда ли веду я куда следует? где отряд генерала Головина? и знаю ли я, какой подвергаюсь ответственности за малейшую оплошность? Не желая отвечать грубостью, я пришпорил лошадь и ускакал вперед для осмотра глубокого оврага, где, как я знал, придется просить государя сойти с лошади и спуститься пешком.
Благосклонность государя меня ободряла, между тем как грозный взгляд графа Бенкендорфа неотступно меня преследовал. Около 4 верст продолжался этот поезд, о трудности которого я еще на пристани доложил государю, и когда наконец выехал я на Бургасскую дорогу, то милостивое царское слово «Спасибо тебе» вполне вознаградило меня за неуместную недоверчивость графа Бенкендорфа.
Государь в подробности обозрел всю позицию верхнего южного отряда, здоровался с людьми каждой роты и, лично указав место для постройки укрепления, тем же путем и на той же казачьей лошади возвратился чрез несколько часов к пристани для отплытия на флот.
В тот же вечер против передовых постов отряда показались неприятельские разъезды, а через день две роты лейб-егерей и финляндцев со взводом улан, посланные для фуражировки, были внезапно окружены в лесу многочисленною турецкою кавалерией, но, храбро отстреливаясь, пробились сквозь нее с небольшою потерей.
Не оставалось более сомнения в приближении корпуса паши Омер-Врионе. Для ближайшего раскрытия неприятеля была предпринята рекогносцировка по Праводской дороге к дер. Гаджи-асаклар с особым отрядом из лейб-гвардии Егерского полка и 2 эскадронов кавалерии с 2 орудиями.
По особому, присланному с корабля «Париж» повелению начальство над этим отрядом вверено явившемуся за несколько дней перед тем к генералу Головину, полковнику польской службы флигель-адъютанту Залусскому.
Выбор этот был не только неудачен, но даже пагубен. Не зная ни войск, ему вверяемых, ни той трудной лесистой местности, по которой наступал неприятель и поэтому требовавшей крайней осторожности в действиях, полковник Залусский пренебрег всем, и своею оплошностью, если не более, подверг истреблению весь гвардейский Егерский полк.
Я не описываю этого рокового, кровавого дня, в который несчастные егеря трупами своими покрыли всю дорогу, ведущую к деревне Гаджи-асаклар. Он с полною правдивостью описан в сочинении капитана Лукияновича о походе 1828 года, и еще с большею откровенностью сделано о нем заключение в особой французской брошюре, изданной генералом Головиным.
Странным может показаться только то, что при означенной рекогносцировке не находилось ни одного офицера Генерального штаба. Объясняется оно тем, что во всем южном отряде, разделенном на две части, состояло в то время только два офицера, а именно: гвардейского штаба поручик Львов и я.