Могикане Парижа
Шрифт:
Эти последние слова вырвались у него с таким выражением муки, что отозвались в самой глубине сердца артистки.
Лицо ее мгновенно приняло серьезное выражение, и в голосе уже не слышались потоки шутливости.
– Когда говоришь с вами, Франц, всякий пустяк обращается в дело серьезное, – сказала она. – Продолжать мою шутку в виду вашей муки было бы жестоко. Я знаю или, вернее, догадываюсь о причинах, которые порождают ваши совершенно неосновательные подозрения, и считаю себя обязанной уничтожить их как можно скорее. Да, Франц, ваша правда, – этот человек действительно
– Но ведь он писал же, писал вам! Вы сами сказали мне это сейчас.
– Я и теперь повторяю, что он писал мне.
– И вы прочли его письмо.
– Я прочла его сначала один раз, ваше высочество, а потом еще во второй и в третий.
– Но что же сделала бы ты в таком случае с моим письмом, Розина?
– Ваше письмо, ваше высочество? Я перечитываю ваши письма не раз и не два, а беспрестанно.
– Прости, Розина, но одна мысль, что есть на свете человек, который осмеливается писать тебе, – приводит меня в бешенство.
– И это даже раньше того, как вы узнаете, по какому поводу он мне писал? Бедный вы безумец!
– Ну, да, сумасшедший, если хочешь! Но человек, сошедший с ума от любви! Слушай, чудная избранница моего сердца, не мучь меня дольше! Мне становится так душно, будто здесь совсем нет воздуха.
– Да ведь я же говорила вам, что уже прочла его письмо, и я привезла его с собой единственно затем, чтобы показать его вам.
– Так давай же скорее!
Принц нетерпеливо протянул руку к ароматическому мешку.
Девушка схватила ее и горячо поцеловала.
– Разумеется, сейчас я дам вам его, – сказала она, – но только такое письмо нельзя брать в руки в гневе.
– Так говори скорее, как мне его взять, только не мучь дольше, а то я, право, кажется, умру!
Но Розина, вместо того, чтобы отдать письмо, положила руки на лоб и на сердце принца, как это делают магнетизеры.
– Успокойся, вечно кипящее сердце, остынь, разгоряченный мозг, – сказала она.
Но тотчас после этой шутки опустилась на колени.
– Теперь я стану говорить не с избранником моего сердца, принцем, а с Наполеоном, королем Римским, – продолжала девушка.
Юноша вздрогнул и выпрямился.
– Что с тобой, Розина, – проговорил он, – каким именем ты меня назвала?
Артистка продолжала стоять на коленях.
– Я называю вас тем именем, которое вы получили перед людьми и перед Богом, государь! – сказала она. – И имею счастье передать вашему величеству это прошение от одного из самых храбрых генералов вашего отца.
Все еще продолжая стоять на коленях, она достала из ароматического мешка письмо, которое в нем лежало, и подала его Рейхштадту.
Он нерешительно взял его.
– И ты думаешь, что мне следует прочесть его? – спросил он.
– Не только следует, государь, но вы должны это сделать!
Принц достал платок, вытер холодный пот, выступивший на его побледневшем
– Значит, он ваш брат, Розина?
– Читайте, читайте, государь! – твердила девушка, все еще не вставая с колен.
Принц опять опустил глаза на письмо.
«Индусы, придавая своей богине доброты Лакшме все прелести красоты телесной, хотели этим выразить, что быть доброй и некрасивой невозможно и, наоборот, что красота наружная непременно связана с добротой душевной.
Наши поэты глубоко веруют в то, что красота есть только внешняя эмблема доброты душевной. Так точно и я, любуясь вашей красотой, увидел сквозь нее, как сквозь чистейший кристалл, сокровища вашей души».
Принц остановился. Все, что он прочел до сих пор, было не больше и не меньше, чем только льстивое вступление, которое сбивало его с толку. Он вопросительно взглянул на Розину.
– Продолжайте, умоляю вас! – сказала Розина.
«Нас обоих с вами, дорогая сестра, – продолжал принц, – воодушевляет одинаковая нежность и преданность к одному и тому же человеку или, вернее, ребенку. И вот эта-то общность чувства и установила между нами, несмотря даже на полное наше незнакомство, нечто вроде братства, правами которого я и намерен воспользоваться.
Одно из этих прав, дорогая сестра, состоит в том, чтобы бывать у вас как можно чаще и говорить о нем с вами как можно больше, – говорить о его здоровье, которое меня тревожит, о его будущности, за которую я опасаюсь, и о его настоящем, которое надрывает мое сердце. Я хочу вместе с вами найти единственно верный путь для этой жизни, которую исказила беспощадная судьба.
Мы вместе должны сделать все на свете не только для его счастья, но и для его славы.
Эта цель составляет мое единственное желание, мой единственный помысел со времени смерти его отца. Ради нее я переплыл моря, объехал половину земного шара и объеду и другую половину, беспрестанно рискуя жизнью.
Итак, вы понимаете, дорогая сестра, что планы у меня предначертаны великие!
Живя за четыре тысячи лье от него и ничего не желая для самого себя, я задумал заменить его теперешнее имя Франц его настоящим именем Наполеон. Позвольте же мне надеяться, что с вашей помощью я снова возложу на голову сына корону отца. Я решился на это непоколебимо, и если для его восшествия на престол Франции нужен миллион рук, то я сумею их найти.
Человек, который последовал за его отцом сначала на остров Эльбу, а затем и на Святую Елену, едет теперь к нему, чтобы переговорить с ним о его отце, от имени его отца. Имя этого человека можно употреблять вместо слов „верность и преданность“, и, может быть, оно известно даже и самому принцу, несмотря на заточение, в котором его держат. Человека этого зовут Гаэтано Сарранти, и планы мои ему вполне известны. За мною постоянно следят, и я не могу сделать ни одного шага тайно, а поэтому Сарранти сделает для меня все, что для меня невозможно. Устройте для него свидание с принцем, но это свидание должно произойти непременно ночью и в глубочайшей тайне.