Могикане Парижа
Шрифт:
– Ты никак забыл, что я и читать-то не умею, – ответил Крючконогий.
– Ах, да, – презрительно протянул Жибелотт.
– Вчера пятипроцентные стоили 100 франков 75 сантимов, – сказал сосед в черном сюртуке, с засаленным галстуком, при медной цепочке и вообще подозрительного вида.
– Покорнейше вас благодарю, мосье Бон д’Амур, – ответил Жибелотт.
Он налил Крючконогому еще стакан.
– Значит, сегодня они опять упадут, – продолжал он.
– Еще бы! Даю за то руку на отсечение! –
– А! В таком случае мне надобно покупать! – сказал Жибелотт тоном опытного биржевика.
– Что ж, и я купил бы! – хвастливо проговорил тряпичник.
Он лихо закинул голову и отправил второй стакан за первым. Жибелотт тотчас налил ему третий.
– Заметил ты, как нам поклонился этот Сальватор? – спросил он.
– Нет, не заметил, – ответил Крючконогий.
– Просто в пот меня вогнал!.. Воображает себя царем комиссионеров и важничает!
– А мне сдается, что он считает себя и еще того почище, – заметил Крючконогий.
– Будь я на твоем месте, я согласился бы уладить наше дело по-семейному, не вмешивая между старыми друзьями третьего человека, – сказал Жибелотт, наливая тряпичнику четвертый стакан.
– Да я что ж? Я согласен. Только, по правде сказать, как заговоришь про эти дела, так жажда и замучает!
– Так выпьем еще!
Жибелотт взял графин и налил Крючконогому, у которого уже посоловели глаза, пятый стакан.
– Да, так вот я и говорю, что ты должен мне сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов.
– А я, – возразил Крючконогий, который еще не совершенно утратил способность к вычислениям, – я говорю, что должен тебе всего семьдесят пять ливров и десять су.
– Да это ты говоришь потому, что считаешь только капитал.
– Совершенно верно, – согласился Крючконогий, протягивая стакан, – я считаю только капитал.
Жибелотт налил ему еще водки.
– Но ведь если присчитаешь проценты, то и выйдет ровно сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов.
– Нет, ты постой! Ты скажи мне прежде, как это могло вырасти из семидесяти пяти ливров в какие-нибудь семь месяцев?
– Не в семь, а в восемь.
– Ну, ладно, в восемь! А все ж даже с процентами не возрастет на сто франков четырнадцать сантимов.
– А вот сейчас увидишь. Ты переехал ко мне восемь месяцев тому назад…
– И как я был тогда счастлив! – перебил Крючконогий, вспоминая, как легко перепадали ему тогда от Жибелотта монеты по пятнадцать су.
– И я тоже был тогда счастлив! – сказал Жибелотт, вспоминая, что вместе с Крючконогим к нему переселилась и красавица мадемуазель Бебе Рыжая. – Что, братец, делать! К старости все под гору идет, все становится меньше!
– Это-то что уж и говорить! Только вот одни долги к старости увеличиваются.
– Так ведь
– Верно.
– Отлично! Ну, и с первого же месяца ты мне не заплатил ничего.
– Это чтобы с самого начала не заводить дурных привычек.
– Ну, пятью восемь – сорок.
– Верно! Только ведь я уже целый месяц не живу у тебя.
– Да, а зачем ты оставил в своей комнате старый сапог? Я из-за него и жильцам ее не отдавал.
– Вот пустяки! Взял бы да и выбросил!
– Ты, я вижу, ловкач! Это затем, чтоб ты потом сказал, что у тебя в нем лежало двадцать тысяч франков, а я их украл.
– Да уж ладно, – пускай будет восемь месяцев, – согласился Крючконогий, – а я завтра за сапогом приду.
– Ну, уж нет! Пусть он у меня в залог останется.
– Как же это? Значит, и квартира будет за мной?
– А ты заплати мне мои сто семьдесят пять франков и четырнадцать сантимов, тогда и сапог бери, и квартира не за тобой будет.
– Да ведь ты же знаешь, что у меня и одного су, а не то что ста семидесяти франков нет.
– Так не мешай сводить счеты.
– Своди, да только наливай.
Жибелотт добродушно налил ему седьмой или восьмой стакан, а Крючконогий потерял последнюю способность считать.
– Ну, так вот, – продолжал Жибелотт, – восемь месяцев по пяти франков составляют сорок. Сверх того, тридцать пять франков пятьдесят сантимов ты получил от меня в разное время деньгами.
– Ну, положим…
– Значит, все-таки получил. Ведь не станешь же ты отпираться?
– Не стану. Я ведь и говорю, что должен тебе семьдесят пять ливров и десять су. Я скажу это же самое каждому, кто спросит, а хочешь, так закричу, даже хоть с крыши.
– Ну, хорошо. А двенадцать процентов с семидесяти пяти франков и пятидесяти сантимов?
– Двенадцать? Это что ж такое? Ведь законные всего пять.
– Но ты забываешь, любезнейший… Ведь тут еще риск.
– Это верно! – вскричал с одобряющим движением руки тряпичник. – Про риск я забыл.
– Значит, на двенадцать процентов ты согласен? – спросил Жибелотт, снова наполняя стакан друга.
– Соглашаюсь, – протянул тот уже совершенно заплетающимся языком.
– Следовательно, и выходит: в первый месяц – двенадцать процентов составляют девять франков два с половиной сантима, которые с семьюдесятью пятью франками пятьюдесятью сантимами составляют восемьдесят четыре франка пятьдесят два сантима.
– А! Значит, это выходит уже помесячно!
– Что?
– Да твои двенадцать процентов.
– Понятное дело.
– В таком случае, это составляет по сто сорок процентов в год.