Могикане Парижа
Шрифт:
Вильгельм Мейстер сочиняет, пока она танцует, смотрит на нее, улыбается и опять возвращается к своим стихам. Мы сказали уже, что Вильгельма Мейстера изображал наш поэт.
Около Розы лежал на полу Баболен, одетый в костюм испанского шута. Он рассматривал прекрасную картину, которую Петрюс писал на полотне и которую по исполнению можно было поставить рядом с лучшими художественными произведениями.
Петрюс был все тот же полухудожник, полуаристократ, прекрасное и благородное лицо которого нам хорошо знакомо, но теперь оно выражало
Эта горькая улыбка вызывалась мыслью, не имевшей ничего общего с тем, что он делал и говорил.
– Жан Робер, – спросил он, – закончил ты песню Миньоны? Жюстен ждет.
А мысль, которая вызывала у него горькую улыбку в ту минуту, когда он завершал свою картину, над которой работал три недели, была о том, что в это самое время прелестная Регина де Ламот Гудан венчалась с графом Раппом в церкви Сен-Жермен.
И все-таки было некоторое сходство между тем, что происходило, и картиною Петрюса.
Роза, позировавшая в роли Миньоны, напоминала ему Регину, которую он глубоко любил и которую терял в эту минуту навсегда. Жизнь маленькой цыганки на мгновение озарилась сверкающим отблеском жизни Регины. Чтобы иметь повод хотя бы косвенно ощущать душевную близость с дочерью маршала и женою графа Раппа, Петрюс нашел Розу, с которой он, еще не зная ее, набросал портрет, и с помощью Сальватора добился того, чтобы она ему позировала.
Надо признаться, что никакой художник, никакой поэт, ни даже Петрюс, рисовавший ее, ни Гете, мечтавший о ней, – никто не мог вообразить, а еще менее создать Миньону, подобную той, которая была перед глазами Петрюса. Представьте себе нищее дитя, с его наивной красотой, золотой беззаботностью и, вместе с тем, с задумчивым, меланхолическим взглядом.
Помните ли вы лихорадочную красоту, дрожащую от холода, молодую девушку в лодке, на прекрасной картине Герберта, которая называется «Масария»? Нет, не воображайте ничего, не припоминайте ничего, смотрите только глазами вашего воображения, и вы увидите лучшее из того, что вы можете представить себе.
На кого же походила эта Миньона Петрюса? На этот вопрос очень трудно ответить.
Если бы спросили Розу, она сказала бы, что маленькая цыганка на картине, Миньона Петрюса, похожа на фею Кариту или, лучше сказать, на мадемуазель Регину де Ламот Гудан. Тогда как – объясните это, как хотите, читатель, – если бы спросили Регину, она нашла бы несомненное сходство этой Миньоны с Розой.
Что же это значило? Это означало, что Петрюс, рисуя Розу, думал о Регине.
– Ну, вот она и готова, – сказал Жан Робер.
Жюстен повернулся к нему на своем табурете, Петрюс опустил палитру на колени. Роза подошла к Жану Роберу, который окончил перевод трех куплетов песни Миньоны, Баболен приподнялся на локтях.
– Читай, мы слушаем, – сказал Петрюс.
Жан Робер прочел.
При чтении последнего стиха Жюстен вздохнул, Роза отерла слезу, а
– О! Дайте мне скорее эти стихи, – обратился к поэту Жюстен – я думаю, что хорошо переложу их на музыку.
– И вы научите меня петь их, не правда ли? – спросила его Роза.
– Конечно.
Петрюс хотел что-то сказать, но в дверь постучали три раза, и послышался голос Сальватора:
– Ляг здесь, Роланд!
Дверь отворилась, и вошел Сальватор в своем костюме комиссионера.
Роланд остался за дверью.
VI. Свидание
Сальватор подходил медленно. Петрюс невольно приподнялся.
– Ну что, – спросил он, – кончено?
– Да, – ответил Сальватор.
Петрюс пошатнулся.
Сальватор быстро подошел, желая его поддержать, но Петрюс постарался улыбнуться.
– Не нужно. Я знал, что это должно случиться, – сказал он.
Затем он провел батистовым платком по своему мокрому лбу.
– Мне нужно вам кое-что сказать, – продолжал Сальватор тихим голосом.
– Мне? – спросил Петрюс.
– Вам одному.
– Так пойдемте в другую комнату.
– Мы тебе мешаем, Петрюс? – спросил Жан Робер.
– Полноте! Мне нужно поговорить с г-ном Сальватором. Я пойду в свою комнату, оставайтесь тут.
И он вышел. Сальватор пошел вслед за ним и запер дверь.
И здесь, потеряв силы, Петрюс упал в кресло и застонал.
– Итак, она, этот ангел, теперь жена ничтожного существа!
Сальватор поглядел на молодого человека, который, закрыв лицо руками, едва сдерживал рыдания и судорожно вздрагивал.
Он стоял перед ним и глядел на него с глубоким состраданием. Затем медленно вынул из кармана маленькое письмо в глянцевитом конверте и подал его Петрюсу.
– Возьмите, – сказал он.
Петрюс отнял руки от лица, тряхнул головой и блуждающими глазами взглянул на Сальватора.
– Что это такое? – спросил он.
– Вы же видите – письмо.
– От кого.
– Я не знаю.
– Но где вам его передали?
– Напротив отеля Ламот Гудана. Мне дала его горничная, которая искала комиссионера и нашла меня.
– Это письмо мне?
– Посмотрите: «Г-ну Петрюсу Гербелю, улица Уэст».
Петрюс быстро взял письмо из рук Сальватора, бросил взгляд на адрес и побледнел, как смерть.
– Ее почерк! – воскликнул он. – Письмо от нее!.. Ко мне!.. Сегодня!.. О, боже мой! Что может она написать мне?
– Прочтите, – спокойно заметил ему Сальватор.
Петрюс дрожащими руками распечатал письмо. В нем было только две строки, и эти-то две строки он несколько раз пытался прочесть, но кровь прилила к его глазам, и он ничего не видел. Наконец, с большим усилием подойдя к окну, он при последних лучах угасавшего светила прочел эти две строки.
Должно быть, в них было что-нибудь очень странное, так как он два раза повторил: