Могикане Парижа

Дюма-отец Александр

– Будьте покойны, Жюстен, вы и Мина имеете уголок в моей памяти, в который я помещаю своих лучших друзей.

Пожав руку Петрюса и обменявшись с ним выразительным взглядом, Сальватор взял Розу на руки, так как ребенок, хотя и пришел в себя, не был в состоянии идти, и спустился с нею с третьего этажа, посадил ее в фиакр, приведенный Жаном Робером, и поручил ее Баболену и двум молодым людям.

– Понимаете ли вы что-нибудь во всем этом, Жюстен? – спросил Жан Робер.

– Ничего. А вы?

– Решительно ничего.

Брезиль

хотел сначала поместиться в карете с Розой, затем побежал было за нею, но Сальватор остановил его и – странная вещь – скорее уговором, как будто удерживал человека, чем приказанием, как удерживают собак.

Когда карета, увозившая Розу, исчезла, Сальватор спустился в аллею обсерватории и заговорил:

– Пойдем, Брезиль, пойдем со мною. Нужно, чтобы ты помог мне найти убийцу этого ребенка.

Брезиль, как будто поняв его, не последовал за каретой своей маленькой подруги, а только два или три раза оглянулся в ту сторону, где она исчезла, сопровождая свои взгляды, скорее, нежным, чем жалобным рычаньем.

VIII. В путь – на поиски!

Через десять минут Сальватор был на улице Макон и открывал дверь маленькой столовой, помпейские фрески которой так удивили Жана Робера в первый раз, когда он их увидел.

По звуку отворяемой двери столовой Фражола, вероятно, узнала Сальватора, так как в ту же минуту, как открылась дверь столовой, отворилась дверь спальни, и молодые люди очутились в объятиях друг друга.

Было шесть часов вечера. Обед ждал.

– Мы скоро будем обедать? – спросил Сальватор. – Мне нужно сделать небольшое путешествие.

Фражола опустила руки, которыми она обнимала шею молодого человека.

– Путешествие? – спросила она несколько грустно, но решительно.

– О! Будь покойна, моя дорогая, оно не будет долгим, – завтра утром я буду здесь.

– Теперь нужно узнать, не опасно ли оно? – спросила Фражола.

– Я думаю, что могу ответить: нет.

– Тогда и я могу ехать?

– Нет сомнения.

– Кармелита вернулась сегодня в Париж. Мы с Лидией и Региной наняли ей хорошенькую квартирку, чтобы ей не о чем было беспокоиться, и перенесли туда всю мебель из павильона Коломбо. Мадам Маран даст сегодня большой бал: Регина венчается или, вернее сказать, обвенчалась сегодня утром. Для Кармелиты было бы печально одной провести вечер, и с твоего позволения…

Сальватор остановил ее слова поцелуем.

– Я отправилась бы к ней, – продолжила она, улыбаясь.

– Ступай, дитя мое, ступай.

Несмотря на это позволение, руки Фражолы, обвивавшие шею Сальватора, сжались вместо того, чтобы разжаться.

– Ты хочешь еще что-нибудь спросить? – сказал молодой человек, улыбаясь. – Говори!

– Кармелита все еще страшно печальна, и мне кажется, что если бы я рассказала ей такую же печальную историю, как и ее собственная, может быть, это ее утешило бы.

– А какую историю хотела бы ты рассказать твоей

бедной подруге, моя дорогая?

– Мою.

– Рассказывай, дитя мое, рассказывай.

– Благодарю.

– А где живет Кармелита?

– На улице Турнон.

– Что же она будет делать?

– Ты знаешь, у нее чудесный голос.

– Ну, и что же?

– Она говорит, что только одна вещь может, если не утешить ее, то сделать возможной жизнь.

– Она хочет петь? Она права: пенье разбитых сердец особенно хорошо. Скажи ей, что я позабочусь о том, чтобы найти ей учителя пения. Я знаю, какой ей нужен человек, он у меня есть.

– О! Ты, как Фортунат, историю которого ты мне рассказал и у которого в кошельке было все, что он желал.

– Пожелай чего-нибудь, Фражола.

– О! Ты хорошо знаешь, что я хочу только твоей любви.

– И она принадлежит тебе.

– Я хочу только сохранить ее.

И молодая девушка, вспомнив, что Сальватор просил ее поторопиться, поцеловала его и пошла на кухню, а он вошел в спальню.

Через десять минут они оба вошли в столовую. На Сальваторе был охотничий костюм.

Фражола посмотрела на него с удивлением:

– Ты отправляешься на охоту?

– Да.

– Я думала, что охотничий сезон кончился.

– Он, действительно, кончился. Но я отправлюсь на охоту, которая всегда существует, – на охоту за правдой.

– Сальватор, – сказала Фражола, слегка побледнев, – если бы я не верила в провидение, я ни минуты не была бы спокойна, видя, какую странную жизнь ты ведешь.

– Ты права, – согласился Сальватор с торжественностью, которую иногда замечали в нем. – Мне покровительствует Господь, и тебе нечего бояться. Я отправляюсь с Роландом.

– О! Тогда я совершенно спокойна.

Оба сели за стол, обмениваясь улыбками. Во время обеда Сальватор старался удалить Роланда, но у него сорвалось имя Брезиль, и это заставило собаку радостно запрыгать.

– Брезиль? – спросила Фражола с удивлением. – Как Брезиль?

– Да, я узнал о юности нашего друга, – сказал, смеясь, Сальватор. – Он звался прежде Брезилем. Ведь думаешь же ты, что я, прежде чем назваться Сальватором, имел другое имя, а прежде чем стать комиссионером, имел другую профессию. С Роландом то же, что и со мною, – каков господин, таков и слуга.

– Ты так же таинственен, как романы д'Арленкура.

– А ты так же хороша и прелестна, как героини Вальтера Скотта.

– Буду я знать историю Роланда?

– Конечно, если он ее мне расскажет.

– Как?! Если он тебе расскажет?

– Да, ты ведь знаешь, что я иногда разговариваю с Роландом.

– Рассказал он что-нибудь тебе о том, что с ним случилось?

– Он сказал мне, что его зовут Брезилем. Не так ли, Роланд, ты ведь сказал мне, что тебя зовут Брезилем?

Роланд раза два или три прокрутился около него, точно желая поймать свой хвост, и весело залаял.