Могила для 500000 солдат
Шрифт:
Солдаты не слушают, уходят. Генерал поворачивает голову, они неспешно расходятся по своим постам, прислоняются к стенам КП, ремни спущены на бедра:
— Костас, не смотрите на них. Это все шпана.
— Таких я люблю больше всего: воров, сутенеров, проституток, предателей, алкоголиков, сирот, лишенных невинности в одиннадцать лет…
— Костас, вы начинаете снова…
— Вы знаете, что этим утром я послал в главный штаб просьбу о вашем повышении?
— Благодарю вас, господин генерал.
— В воскресенье, если позволят погода и обстановка, я охотно съезжу с вами и вашими детьми в Лутракион искупаться: пляж там хорошо охраняется, мы разденемся в кустах олеандра.
— Я буду счастлив… мой младший сын останется в лагере, Эмилиана обещала дать ему урок живописи.
— Просьба
— Генерал, Эмилиана привязана к нему, она находит у него талант… Но я буду с двумя другими сыновьями.
— Что поделаешь… они уродливы, как и вы. Их кожа груба, у них нет ни задницы, ни воображения, ни слюны, вместо спермы — желчь…
Полковник опускает глаза.
В кабинете полковник смотрит в окно на пустынный двор: солдаты ушли с радистом, остались лишь следы провода на песке; генерал оборачивается с громким смехом, обнимает полковника за талию, потом отпускает:
— Костас, вы опять теряете голову.
— Я хотел бы потерять ее между ног красивого мальчика.
— К вам приведут солдата, сочинившего про вас песню. Я дал приказ отыскать молодого Кмента.
— Вы становитесь славным сводником, полковник; знаете ли вы, что приехав на остров я страстно влюбился в Сержа? Но теперь я его ненавижу. А все же, какая грация, какая нега, какой пыл… но его сперма не для меня, я почувствовал это сразу, как только его увидел: чересчур прозрачная, чересчур одухотворенная, кровь, слезы. Я предпочитаю сперму тяжелую, горячую, молоко, возбуждающее к жизни, сперму, с которой можно играть, накручивать на палец, ощущать ее дрожь на губе.
— Господин генерал, я вам больше не нужен, я ухожу. В полдень нужно отправить два взвода на разминирование.
— Делайте что хотите, но я хочу немедленно видеть солдата и знать, что Кмента ловят. У нас есть десять пленных, привезенных из Тифрита позавчера. Отвезите их на грузовике за пределы города, и пусть новобранцы их расстреляют.
— Есть, господин генерал. Прекрасный способ приобщения к войне.
— Идите.
Полковник уходит. Генерал неподвижно уставился в кафельный пол кабинета.
… В этом доме раньше был бордель; девушки развешивают грязные лохмотья на нижних ветвях эвкалиптов, раскаленное солнце жжет их раскрытые вагины; они смеются, плачут, повиснув на плечах солдат, те щекочут их между ног; некоторые солдаты, возбужденные их ласками, кончают в штаны на лестнице, ведущей в комнаты; они стоят неподвижно, дрожат, сжимая пальцами намокшую ткань между ног. Девушка обнимает обалдевшего солдата, ласкает его, заводит в комнату, падает на кровать, увлекая за собой солдата, вставляет его набухший член в свою всегда открытую, горячую, дубленую, зияющую пизду.
Между двумя клиентами шлюхи выглядывают в окна этажа, облокотившись на подоконники; их груди, вылезающие из корсажей, дрожат, как молоко, на них слетаются мухи, чтобы отыскать корочки засохшей спермы и слизать пот, мухи крутятся по грудям, потом перелетают на волосы подмышек; когда приходят солдаты или рабочие, шлюхи расстегивают корсажи и задирают платья до пупа; выглядывающие в окно шлюхи плюют на тех, кто расположился внизу.
В комнате на рваном тюфяке лежит, сжав ноги, укрывшись простыней с пятнами крови, молодая шлюха; она стонет: каменщик слишком жестоко лишил ее невинности, уже три дня она бредит и истекает кровью; тени эвкалиптов, раскачиваемых ветром, скользят по ее бледному животу, очерчивая отверстие пупка и кровавые потеки; по тротуару бегают крысы, шлюхи визжат; мужчины, остановленные посреди улицы объятиями шлюх, подбирают камни и кидают их в крыс; дети с палками в руках выбегают из переулка, добивают еще живых крыс, хватают их за хвосты и снова, крича и споря из-за крыс, исчезают в переулке. Временами из пустыни, расстилающейся за городом, налетает песчаный ветер, покрывающий красным песком реку и пшеничные поля; шлюхи за работой чувствуют приближение песка, клиенты вздрагивают, их мышцы под блестящей кожей медленно растягиваются, их вены, прижатые к телам шлюх, набухают; красный песок липнет к стене напротив окна, вцепляется зубами и когтями в селитру и плющ. Вдали, над морем, поднимаются ножи, разрывая
Молодые люди, подкупленные банкирами и землевладельцами Энаменаса, ходят по улицам с криками: «Снесите, сожгите Энаменас, расстреляйте всех повстанцев…» Капитан, стоя над лежащими детьми, сжимает свою грудь:
— Прекрасная молодежь, змеи, извивающиеся среди сырых скал. Поджигайте, топите, перерезайте глотки!
Войска Энаменаса разбегаются от криков этих молодых волков, стариков хватают и швыряют на песок, пена из пастей молодых волков на животах женщин. Ах, война, война.
Шлюхи моются поздним утром в корытах с голубой водой; мухи, слетающиеся с куч человеческого и звериного дерьма, дымящихся у дверей хлевов и хижин, покрывают лохмотья шлюх, их жалкую рабочую одежду, брошенную на грязную мостовую вокруг корыт, поднимают и опускают лоскуты еще влажной, смятой ткани; дети месят грязь вокруг, они дразнят шлюх, щиплют их за бедра, топчут их одежду, брызжут им на ноги грязью; мальчик, прижимая к себе козу из хлева, совокупляется с неподвижно стоящим животным; дети вокруг смеются, их сверкающие зубы покрыты кровью и прожилками черного мяса. Невидимое в небе солнце обжигает, отражаясь в лужах воды; сперма мальчика блестит, стекая на козью шерсть; тени журавлей скользят по спинам шлюх; под эвкалиптом кричит сводня с обнаженной грудью: мужчины в одежде, испачканной смазкой, цементом, кровью, желчью, млечным соком растений, тянут ее за руки. Шлюхи опускают головы в корыта:
— Пусть старуха выкручивается сама, ей пойдет на пользу немного мужской крови.
Их смех морщит голубую воду в корытах. Дети кричат:
— Давайте, бляди, пейте ваше молоко, сосите ваши конфетки, плюйте в рот мужикам!
В полдень мужчины и шлюхи спят вповалку, их спины хлещут хвосты и плавники…
Полковник стучит в дверь, открывает, подталкивает солдата, к генералу.
— Я не хочу его видеть, верните его на службу.
Полковник берет солдата за ворот и отступает с ним к двери.
— Мне еще надо найти молодого Кмента.
— Нет, я не хочу никого видеть. Пусть мне наполнят бочку свежей водой, и оставьте меня здесь одного, пока я вас не позову. Опустите в помещении все шторы, и чтобы ни один солдат не разговаривал и не смеялся под моими окнами.
— Ты, опусти шторы генералу.
— Нет, полковник, сделайте это сами. А он пусть немедленно выйдет.
Солдат смотрит на полковника.
— Иди, ты слышал, что сказал генерал?
Солдат отдает честь, поворачивается, открывает дверь и выходит.
— У него на ноге жирное пятно. Вечно грязные, вечно рваные, как жители Энаменаса.
— Господин генерал, как можете вы переживать из-за этих подлецов? Но я вас оставляю. Этой ночью я буду спать дома.
— Ваши мальчики резвятся с вами в вашей постели, в доме пахнет ночным потом и молоком, ваш сын лежит между вами и вашей женой, его пижама расстегнута; чернильный ветер задувает в окно; в тени под хрустальной лампой в изголовье кровати звенит будильник. Мальчик развязывает пояс пижамы, запускает руку между ляжек, вы кончиком пальца ласкаете его запястье, касаясь волос на лобке; его мать, ваша жена дрожащей рукой скользит по бедру своего сына, ее влагалище волнуется, набухает, приоткрывается; занавеска, намокшая от чернил, падает; вы оба наваливаетесь на мальчика, вы проникаете в него одновременно спереди и сзади, он стонет, откинув голову на подушку, вы спариваетесь на его теле, наполненном и опустошенном, на его нежном животе вы обнимаетесь, как в первые дни, ваше семя изливается на его пупок; его тело подпрыгивает, губы дрожат, в уголках губ проступают капельки крови, вы и ваша жена слизываете их, вы тянете его каждый в свою сторону; мокрая пижама смята, задрана до плеч, спущена до колен, ваши руки мнут его тело, ваши зубы кусают его; ваша жена, присев на корточки, проходит над ним, берет его за ноги, поднимает и разводит их, погружает голову и зубы между ляжек, словно в арбуз, сок которого стекает по щекам до мочек ушей, раздвигает ляжки и хрюкает, хрюкает, сопит и стонет.