Могусюмка и Гурьяныч

Задорнов Николай Павлович

— Мы знаем, что там есть ваша земля, — продолжал Хэнтер, — а еще больше земли юнусовской общины и лес нукатовских выселков, а юнусовская община в вашем же юрте... Так вот, Султан Мухамедьянович, мы купим у вас всю землю между Сухим ключом и Курой, до самых верховьев вместе с хребтом и отрогами. Вы старшина общины и должны объяснить, что это к выгоде башкир. Деньги заплатим сразу же и дадим населению заработки. Будет рубка леса, добыча руды.

Темирбулатов молчал.

— Хорошее дело предлагаем, решай, — хлопнул его по коленке Зверев. — Народ воспрянет, и тебе выгода. Ведь люди у вас мрут.

— Верное дело, чистые деньги, клянусь аллахом, — подтвердил

татарин.

— И опять же вознаграждение за посредничество, заговорил сутулый чиновник. — Господам с башкирскими мужиками неудобно торговаться. Ведь те будут подозревать дурное, когда тут все к благу. Обращаются к вам... Господин Зверев и господин Хэнтер пригласили меня как знающего земельные наделы губернии. Я вас заверяю, что вам нечего опасаться. Подтверждаю их самые лучшие намерения.

— Вот я тебе расскажу, — воодушевился Иван Иваныч. — В Уфимской губернии в одном из степных уездов исправник подговорил кантонного начальника скупить весь ветер у башкир. Это еще когда кантоны были. Но недавно, братец. И что бы ты думал? Ведь ты сам не знаешь, что это за темный народ ваши башкиры. Уж наши темны, а тут глупость непроходимая. Да еще, брат, по-русски ничего не понимают и привыкли слушаться свое выборное начальство да этих ваших идиотов старшин. Вот эта страшная темнота, как я полагаю, была всему причиной. Скупили ветер. По сходной цене. Понимаешь ты, не воздух даже, а просто так себе, движенье атмосферы. Купчую составили и расплатились. Башкиры смеялись, смеялись, а ветер-то, братец мой, перешел в полную собственность покупателей. Ты, может, думаешь, что я того... Мол, приврал его высокоблагородие. Ни-ни, вот тебе честное слово! Какой курьез произошел! Ты слушай дальше. В тех местах башкиры хлеб сеют и по всем деревням у них ветряные мельницы. Так осенью-то кантон с исправником обложили все мельницы новой податью за пользование ветром. Башкиры туда-сюда, судиться — шалишь. Кантон, братец, там жулик был, так он все предусмотрел заранее. Вот тут и получилась оказия. Правда, потом исправника за это сместили, но ведь покуда суть да дело, а кантон-то разбогател. Вот какие дела бывают на белом свете!..

Разговор снова вернулся к делу. Зверев просил Темирбулатова приехать в город с представителями общин, чтобы там заключить сделку.

— Вот Иван Иваныч за тобой заехать может и с ним прикатишь в свое удовольствие. Знаешь, брат, что такое полицейская езда? Прелесть! Быстрота! Ему в соседние аулы надо по делу, так он на обратном пути к тебе завернет.

— У меня не отвертишься, ни-ни... Ты у меня как под арестом поедешь.

— Нет, я не могу этого сделать, — отвечал Султан, — и в город не поеду.

Все несколько удивились.

— Почему же? Что с тобой случилось? — спросил Зверев и переглянулся с исправником и с Хэнтером.

Те зорко смотрели на Темирбулатова.

— Видите ли, Владимир Николаевич, уважаемый, — начал Султан, — ведь я башкирин. И мне совестно в глаза своим смотреть. Совсем бы не желал я участвовать в таких сделках. Хотел бы жить спокойно.

— Э-э, брат, не притворяйся, любезный, — молвил Иван Иваныч.

— Я не притворяюсь, а говорю чистую правду.

— Но ведь та земля, на которой стоит мой медеплавильный завод, при твоем же посредничестве куплена. Что же ты, брат? Ведь скольких мы с тобой облагодетельствовали.

— Нет, уважаемый Владимир Николаевич, я не забыл, хорошо помню. Тогда можно было, уважаемый. Теперь я это понимаю. Я не могу разорять народ и не хотел бы участвовать в подобных операциях.

Англичанин с кислым

видом смотрел на Зверева, видимо, ожидая поддержки, но тот опешил от неожиданности и, разводя руками, в свою очередь взглянул на исправника. Иван Иванович не потерял духа и, подмигнув Звереву, покачал отрицательно головой, как бы желая сказать, что Султан врет, что тут просто дело нечисто и ключ можно подобрать. Исправник, кажется, и в пьяном виде соображал отлично.

С Султаном долго спорили. Пили вино, шутили, говорили про женщин, потом опять возвращались к делу. Султан стоял на своем твердо.

Исправник уехал в тот же день. На прощанье он дал несколько полезных советов заводчикам.

Султану он сказал как бы между прочим:

— Слушай, брат, я слыхал, у вас тут идут какие-то подговоры, будто проходили агенты и призывали народ собирать на мусульманское государство. Ты это слыхал?

— Слыхал, уважаемый, — ответил Султан.

— Заметь себе, кто эти люди, и при случае, если они слишком распустят языки, приукроти их... Ты помни, что я на тебя надеюсь.

— Это дурные люди, уважаемый Иван Иваныч. Прошли быстро мимо. Всем известные разбойники. Представляют опасность! Если будут у меня, то приглашу и поинтересуюсь. Замечу мимоходом, что дело не мое, а ваше, Иван Иваныч.

— Я, брат, знаю, что это мое дело, и говорю тебе на всякий случай, чтоб ты имел в виду. Ты умный человек...

— Я имею в виду, уважаемый Иван Иваныч!

— Да ты подумай потом, как все уедут, о том, что я тебе сказал...

Гости остались ночевать. Вечером посовещались между собой, потом Ахмед Гареич долго говорил с Темирбулатовым по-башкирски.

— Нельзя людей зря тревожить, — возражал Султан.

— Деньги, деньги платят! — утверждал Ахмед Гареич.

Наутро Зверев дал Темирбулатову пять тысяч рублей без всякой расписки, но тот заметил, что ничего не обещает твердо, и добавил, что, может быть, вернет деньги. Простились дружески, назначили новую встречу в городе, куда, как сказал Султан, придется ему в скором времени приехать.

— Каков гусь! — заметил Зверев, когда подали экипажи. — Мне кажется, мы должны изменить наши методы, — добавил он по-английски.

— Our methods are not radically different from his own, — мрачно сострил Хэнтер и, склонив свою большую голову, полез в коляску.

— А ну, трогай! — приказал Зверев.

Кучер-татарин в черном полукафтане с красным кушаком подскочил на облучке и защелкал языком. Тройка захлюпала по глубокой юнусовской грязи.

— The last degree of lazy , — добавил Лесли Эдуардович, кивая на избы из кривых бревен с жалкими соломенными крышами.

Глава 23

НОЧЬ В ЮНУСОВЕ

Вечерело. В сумерках расходились из мечети прихожане. По избам зажигались огоньки.

Султан Мухамедьяныч после вечерней молитвы отправился домой. Переходя дорогу, заметил, что возле ворот его дома у коновязи стоит добрый рослый конь.

«Еще какой-то гость?» — подумал Темирбулатов, оглядывая седло с увязанным к нему чепаном. Конь был мокрый, дышал тяжело: по-видимому, всадник ехал издалека и спешил. Султан вошел в калитку. На заднем крыльце старого дома, стоявшего в середине двора, там, где первая жена Султана, уже немолодая, Гюльнара готовила себе на костре пищу, сидел рослый худой башкирин в темном бешмете и рыжей шапке, с ружьем. Гость встал с крыльца и почтительно поклонился хозяину. На лице у него был глубокий шрам.