Мои дорогие привидения

Котейко Алексей

– Для протокола: делал всё добровольно и безо всякого принуждения.

– Ну, Фёдор Васильевич! Я не следователь, а вы не обвиняемый.

– И тем не менее. Чтобы не было непоняток. Собственно, ни Котофей Афанасьевич, ни Анастасия Александровна, ни Оксана Христофоровна ни в чём не виноваты. Это всё я сам.

– Безусловно. Единолично, так сказать, – усы-щёточка шевельнулись, улыбка стала чуть шире.

– Именно так, – воодушевляясь, быстрее заговорил Федя. – По сути, это я их принудил мне помогать. Поэтому и все последствия нужно относить сугубо на мой

счёт. О некоторых моих экспериментах они вообще ни сном, ни духом.

– Это каких же? – полюбопытствовал старец.

Фёдор рассказал. Рассказал о свином рыле в старом настенном зеркале и о мультяшных долларах (умолчав, правда, что портрет на банкнотах имел заметное сходство с самим Григорием Альбертовичем). В деталях изложил свои попытки добиться при помощи молодильного яблока денег. Не забыл упомянуть и трюк с написанием новеллы о «волшебном ноутбуке» (который теперь казался чем-то вроде детского мухлежа за картами). Наконец, он поведал о намерении посетить выдуманные книжные миры, и особо подчеркнул, как Баюн отговорил его от этой затеи. Старик слушал внимательно, не перебивая и ничего не уточняя. Лишь изредка Григорий Альбертович кивал, да порой глаза его щурились, пряча озорные искорки.

– И на море отправиться тоже была моя идея, – вздохнул Федя. Чёрные кустистые брови удивлённо поползли вверх и почти скрылись под белоснежной шевелюрой:

– На море?

Парень всё-таки принялся перечислять берега и страны, которые они с Настей и котом посетили за время «кругосветного плавания». Глубоко посаженные глаза раскрылись чуть шире, и Фёдор – почудится же такое! – явственно прочёл в них восхищение.

– Одна-ако… – Григорий Альбертович провёл тонкими пальцами по тщательно выбритому подбородку. – Ну-с, а что же там с Ксюшенькой получилось? В этом вопросе как-то вот совсем никакой ясности нет.

– А если не секрет, кем она вам приходится? – стало любопытно Феде.

– Христофор – мой двоюродный племянник, – сказал старец. – Соответственно, Оксана – моя двоюродная внучатая племянница. Но семья у нас большая…

– Да, об этом я слышал, – горько усмехнулся писатель. Григорий доброжелательно склонил голову:

– Поэтому в такие тонкости родства мы обычно не вдаёмся. Меня и Ксюшин батюшка, и Иван одинаково «дядя Гриша» кличут. А девчата «дедушка Гриша».

– Ясненько.

– Так что там вышло с этим пареньком на реке?

Федя чуть помедлил. Однако, решив, что если уж каяться – так каяться, рассказал всё от начала до конца. С его слов выходило, будто это он сам настоял на многократных повторных попытках («моя гордыня!» – в какой-то момент патетично заявил парень, и заметил на лице старца скептическую усмешку). Поведал о том, как практически уморил русалку, а затем и самого себя, особо отметив вовремя поспевшую на помощь Настю.

– Славно, славно, – пробормотал себе под нос Григорий Альбертович, чем привёл парня в полнейшее недоумение. – Настенька – да, умница. Достойная преемница у Наины растёт. И к зверушкам подход знает, и с травами обращаться умеет. Мы ведь, Фёдор Васильевич, не молодеем. А как на покой уходить,

если преемника ещё не наметил, не воспитал?

– Д-да, – растерянно заморгал писатель, не совсем уверенный в том, что понял сказанное.

– Так, стало быть, правда то, что мне Иван сказал? Что ваш призыв по всей округе прокатился?

– Правда, – нахмурился Федя, водя пальцем по клеёнчатой скатерти. – Кстати, вот вам доказательство, масса свидетелей. Моя работа, никто больше не виноват.

– Скажите, – вдруг с интересом спросил старец. – Почему вам непременно нужно взвалить на свои плечи все грехи мира? И подлинные, и мнимые?

Палец замер на скатерти.

– Я всё как есть рассказал!

– Верю. Только пока ничего плохого в вашем рассказе я не услышал. Ну, не считая некоторых мелких моментов, – Григорий заговорщически подмигнул через стол, – с попытками личного обогащения. Но такова уж душа человеческая. Впрочем, попытки эти всё равно никакого вреда не нанесли бы, поскольку заведомо были обречены на неудачу.

– Заведомо? – не понял Фёдор.

– Если б это было возможно, драконы в сказах похищали бы не принцесс, а сочинителей. Чтобы те им золото создавали поточным производством.

– Драконы? – рот у парня широко раскрылся.

– У природы, – продолжал старик, будто не заметив такой реакции, – свои законы и ограничения. Вы это поймёте. Вы это обязательно поймёте. Со временем. И, знаете ли, такие ограничения во благо.

– А как же «по щучьему велению, по моему хотению»?

– Вы что же, претендуете на лавры Емели-дурачка?

– Нет. Просто хочу понять – если у природы собственные ограничения, откуда все эти золотые рыбки, джинны с их тремя желаниями, и так далее?

– А вы поймали золотую рыбку? – усмехнулся Григорий Альбертович.

– Нет…

– Или, может, лампу с джинном нашли?

Писатель хмыкнул.

– Из ничего, Фёдор Васильевич, и будет ничего. Тот факт, что упомянутый Емельян получает всё и сразу, не противоречит необходимости бедной щуке вкалывать как проклятая, чтобы обеспечить Емельяну реализацию его пожеланий. Колоссальная работа оказывается возложена на хрупкие… хм… плавники одной-единственной рыбины.

– А Дед Мороз? – быстро спросил Федя, в котором снова пробудился неугомонный дух юного натуралиста.

– Что – Дед Мороз?

– Он ведь тоже один, а сколько подарков развозит! Или его не существует? – писатель с прищуром посмотрел на собеседника.

– Батенька, как вы себе это представляете физически? Развезти, даже за целую ночь, подарки в каждый дом на планете?

– Значит, не существует.

– Разумеется, существует. Вы что же, никогда не слышали о том, что в разных странах у Деда Мороза разные имена?

– Слышал, – Фёдор пожал плечами. – А это тут при чём?

– При том, что он не един в тысяче лиц. У них целая корпорация и, между прочим, с очень строгим уставом. Естественная монополия, так сказать, в масштабах планеты. Но развозят они вовсе не тёплые носки, фотоальбомы или сладости, – Григорий многозначительно посмотрел на парня и замолчал.