Мои дорогие привидения

Котейко Алексей

– Спасибо за совет, – снова закрыл глаза парень.

– Опять же – доходы, – продолжал рассуждать Котофей. – Глупость это, про нищего, босого и голодного Творца. Всякий ждёт поощрения своей работы, всякий нуждается в признании. Здоровая доля эгоизма в этом деле ещё никому не повредила.

– Да, уж ты-то знаешь, – вполголоса заметила Оксана из-под широкой соломенной шляпы, которой она укрыла лицо.

– Здоровый эгоизм, – кот чернильным облачком бесшумно стёк со своей травяной кочки и направился к русалке. При этом голос его чудесным образом остался на прежнем

месте, – является лучшим лекарством от чрезмерной скромности. Ты, Фёдор Васильевич, часом ею не страдаешь? Вот эти вот «меня не признают, ибо я слишком сложен для современного читателя»? Или «мне нужно обдумать идею романа не менее десяти лет, и ещё двадцать надобно на его написание»?

Котофей не подпрыгнул, а словно взлетел в воздух, и приземлился на живот Оксаны. Девушка от неожиданности взвизгнула, а Баюн, исполнив танец бешеных негритят, тут же соскочил и помчался прочь. Русалка, выдернув из своих джинсовых шорт широкий ремень, бежала следом, ругая лохматого подлеца на чём свет стоит. Настя и Фёдор хохотали над этой сценой до слёз. Вскоре подвывания Баюна: «Давай, давай! Ты можешь быстрее, я знаю! Греби шустрее, рыбка моя!» затихли в отдалении в лесу, а с ними и окрики Оксаны. Настя повернулась на бок и сказала:

– Так-то он прав. Не теряй зря время, пиши.

– Знать бы, о чём писать, – вздохнул Фёдор. – Я вот тебе ненароком описание сочинил, так туман начался.

– И что? Великое дело – туман! Он и без твоих описаний приходит. Если на каждый чих и ах оглядываться – дёрганым заикой станешь. Кстати, – девушка сорвала травинку, повертела в пальцах. – А вот то, чем ты меня вызвал, когда Оксану спасали… – она искоса взглянула на парня. – Ты эту историю сохранил?

– Да вроде бы, – растерянно отозвался тот.

– Хорошая история. Сильная. Я её, будто окрик в лесу – далеко услышала. Раскатистое такое эхо.

– Серьёзно?

– Ну, я же не про настоящий окрик и эхо. Про нашу эту «волну».

– А… И что, правда далеко слышно было? – с любопытством спросил Федя.

– Не то слово. Дядька Матвей в дом вбежал, бледный, перепуганный.

– И он слышал?! – парень даже сел.

– Ну а как же. Только не понял до конца. Ты ведь мне адресовался.

– Интересная штука… То есть имеет значение адресат?

– Конечно. Послание же персональное. Правда, и я тоже кое-чего не разобрала.

– Чего?

– Почему твоё эхо что-то там про «любая моя» стенало?

Писатель смутился и, чтобы только не смотреть на девушку, сорвал целый пучок травинок.

– Да я это… Не знаю. Так вышло просто. Ну, эмоционально чтобы. Вот он егерь, лес знает досконально. И вдруг заблудился, и плутает долго, а дома его жена ждёт. И только знание об этом в конце концов вытаскивает егеря из заколдованного круга, в котором он блуждает, – травинки рвались на мелкие кусочки и ноги парня уже были сплошь усеяны этим зелёным подобием конфетти. – Наверное, не стоило так, с надрывом, особенно в ваших местах, – Фёдор мельком бросил взгляд на реку, берега, лес. – Но я очень за Оксану испугался, и не знал, как иначе тебе весточку послать.

– Ясно, – спокойно кивнула

девушка. – Да, весточку ты послал отличную. Баюн её вообще ближе к Карасиково услыхал и примчался.

– К Карасиково? – Федя насторожился. – А… Наина и Василиса Киевны нас не слышали часом?

– Да ну! – Настя беззаботно перекатилась на спину, закрыла глаза и подставила лицо солнцу. Зеленоватые её веснушки уже стали заметнее. – Во-первых, у Котофея Афанасьевича слух – куда там нам всем! Во-вторых, если б услышали, давно были бы дома.

Откуда-то слева, со стороны, противоположной той, куда он удрал, появился Баюн. Он то и дело останавливался, оглядывался назад и похихикивал. На чёрной шерсти налипли травинки и пушинки, и кот производил впечатление припавшей пылью бархатной подушки.

– А Оксана где? – поинтересовался Фёдор.

– Идёт по пятам, горя жаждой мщения! – оскалился Котофей. – Ну а пока она блуждает, пожалуй, стоит сполоснуться. В таком виде приличное существо не может показываться на публике.

Он гордо вошёл в реку, задрав хвост трубой. Но едва оказался на середине переката, где вода только-только доходила ему до подбородка, как Серебрянка вздыбилась волной и в этой волне появилась злорадно прищурившаяся Оксана.

– Капец тебе, коврик!

Волна обрушилась, завертелась водоворотом, а потом вынесла на берег мокрых и запыхавшихся русалку и кота.

– Ладно, ладно, – благодушно махнул лапой Баюн. – Один-один, так и запишем.

* * *

Уставшая и снова проголодавшаяся компания засобиралась домой уже ближе к вечеру, когда на прибрежном лужке начали удлиняться тени, а от дальних камышей потянулись первые тоненькие ниточки тумана. Пока четвёрка добралась от Серебрянки обратно в Луговец, солнце успело скрыться за верхушками деревьев, и синеватые сумерки укрыли тропинку.

– Что-то будто… – Котофей принюхался. – Чуете?

Все вслед за ним потянули носами.

– Да, действительно. А что это? – Фёдор всей грудью вдохнул пахнущий свежестью воздух.

– Дождь, – восторженно посмотрела на небо Настя.

– Дождь! – вслед за ней запрокинула голову Оксана.

С северо-востока, от кордона Солнечный, наползала фиолетовая низкая туча. Первые всполохи молний уже поблёскивали в её глубине, но раскаты грома ещё слышались совсем далеко, мягким басовитым рокотом.

– Первый дождь за всё лето! – кикимора подпрыгивала от восторга. – Наконец-то! Дядька Матвей уже извёлся, жара жарой, а не ровен час – торфяники полыханут. Ой, только бы пролил как следует! Только бы не унесло его ветром!

– Не похоже, чтобы ветер тут помешал, – Оксана с прищуром разглядывала приближающуюся грозу. – Ливанёт знатно, и уже скоро. Может, поторопимся? Я хоть и люблю матушку-воду, но не хочется остаток пути проделать мокрой и под холодным ливнем.

Они прибавили шагу, но и туча будто двинулась наперегонки. На подходе к Луговцу компания, не сговариваясь, побежала, а когда первые сполохи молний засверкали у ближнего края леса, и не мягко рокочущий, а трескучий и хлёсткий гром, ударил над головами, четвёрка была уже на крыльце.