Мои дорогие привидения
Шрифт:
– Фух! Успели! – улыбающаяся Настя наблюдала за тем, как потоки воды, будто пущенные из душа, пеленой завесили подворье, дробно застучали по козырьку крыльца.
– Сейчас самое то чайку попить, – заявил Баюн.
– Ключа нет, – растерянно отозвался Фёдор, шаривший под лавочкой.
– Как это нет? Кто бы его взял-то? – удивилась Оксана.
Дверь со скрипом распахнулась. На пороге с грозным видом стояла Наина Киевна, а позади неё ещё две женщины примерно того же возраста и такой же комплекции, только одна была чуть пониже, а вторая, напротив, заметно выше. Все трое сестёр хмурились и держали руки скрещенными на груди.
–
Глава 24. «Позовите Гришу!»
Перекрёстный допрос занял у старушек не меньше двух часов. Факт использования четырёх элементов в доказательствах не нуждался – и Федя даже не задумался над тем, откуда бы это Наине, Василисе и Марфе Киевнам знать, что тут в их отсутствие происходило. Однако сёстры знали, а интересовали их исключительно подробности. Причём в некоторых случаях старушки выказывали осведомлённость даже о том, что именно, когда и как поменяли «экспериментаторы».
Из грозных, но отрывочных замечаний писатель сделал вывод, что итоги оказались вовсе далеко не сплошь благостными. Собственно, он с самого начала подспудно понимал, что вмешательство в прошлое не может нести сплошь доброту и пользу, однако «пособники» (как окрестила их Марфа Киевна, самая маленькая и самая возмущённая из сестёр), деликатно не заостряли внимание Фёдора на данной стороне вопроса. К примеру, мужичок, спасшийся благодаря изменениям в конструкции моста на Серебрянке, как выяснилось, пил без меры и смертным боем бил свою супругу. Так-то бы ей и освободиться, бедолажной, а теперь она вынуждена была сбежать от тирана-мужа, и проживать у добрых людей, не имея собственного угла.
Один из мальчишек, выживших у магазина, в конечном счёте оказался замешан в каких-то финансовых махинациях, обдурил немало пенсионеров и скрылся с украденными деньгами за границей. Какой-то отдалённый потомок не убитого балкой клепальщика во время войны перешёл на сторону фашистов, и помогал оккупантам расправляться с собственными соседями. Словом, примеров отрицательного влияния хватало, хотя и положительный эффект старушки вовсе не отрицали. Главным же пунктом их претензий оказался, как ни странно, сам Федя.
– Человек отдыхать приехал! – негодовала Наина Киевна.
– Здоровье поправлять, – подтягивала Василиса Киевна.
– Нервы в порядок привести, – не отставала Марфа Киевна.
– А вы его втравили!
– Почитай, погубили!
– Вон, как скрючило-то! Налицо явное бессилие, да и кошмары теперь замучают!
Робкие попытки Фёдора объяснить, что с лица он не спал, а всего лишь неудачно приложился носом. Что никто и никуда его против воли не втравливал, а тем более не губил. Что, наконец, он вовсе не против помучиться кошмарами – хотя никакие кошмары к нему за последние три дня и близко не подходили – так вот, все эти попытки пропали втуне.
К удивлению парня, трое местных жителей оправдываться даже не пытались. Баюн сидел у ног Насти, с видом партизана-революционера демонстративно рассматривал потолок, время от времени презрительно вздёргивал верхнюю губу и цыкал зубом. Он уже, кажется, смирился с приговором, и готов был всё так же с гордо поднятой головой принять расстрел у стены курятника.
Настя явно переживала и тушевалась, особенно когда речь дошла до «сидим мы это давеча вечерочком, чай пьём – а тут как завопит «любая моя!» Котофей в этот момент очень удачно и особенно громко цыкнул зубом, но Наина
Оксана выбрала нечто среднее. Она хмурилась и тоже оправдываться не пыталась, что для такой бойкой девушки само по себе выглядело странным. Вид у русалки был усталый и снова (это Фёдора встревожило больше всего) начало всё сильнее проступать в лице отрешённое равнодушие. Даже когда Марфа Киевна, пылая праведным гневом, заикнулась о том, чтобы послать весточку Христофору Михайловичу, и пусть-де он лично хворостиной поганку проучит – девушка лишь пожала плечами.
«Что воля, что неволя – всё равно», – вспомнилось Феде. Писатель нервно сглотнул.
По итогам заседания чрезвычайно луговецкой комиссии трое из четырёх были признаны виновными по всем пунктам и приговорены к немедленной отправке по домам. Под присмотр родни, до назначения в дальнейшем наказания, соответствующего тяжести преступления. Четвёртый, призванный заложником обстоятельств и окружения, тем не менее, был отослан в его комнату с наказом ложиться спать, а утром приниматься, наконец, за то, ради чего приехал в эту глухомань. То есть писать, писать и ещё раз писать.
Фёдор долго ворочался без сна, слушая приглушённое ворчание за дверью. Сёстры Киевны явно не собирались спускать дело на тормозах. Иногда из общего фонового рокота, сливавшегося со всё ещё бушующей снаружи грозой, долетало что-то вроде: «повторное обращение», «навести порядок» и «вызвать Гришу». Последнее пугало больше всего, поскольку сулило некие неведомые бедствия и не давало ровным счётом никакого представления о том, кто такой этот Гриша.
* * *
Лес стоял умытый и посвежевший, залитый солнцем и заполненный птичьим пением. Множество капель воды, особенно обильно скопившиеся на паутинах, наполняли чащу переливами крохотных бриллиантов, когда на них падали лучи света. Тепло подсушивало воду, под деревьями уже ощутимо парило, и Федя даже отчасти радовался тому, что сидит в прохладе дома. Это был уже третий за неделю дождь, а Фёдор теперь корпел над ноутбуком, сочиняя новеллу за новеллой.
Вняв советам друзей – и дрогнув под укоризненными взглядами трёх старушек – писатель населял выдуманный им городок Туяжск призраками, привидениями, духами и фантомами, всевозможными упырями, вурдалаками, колдунами, ведьмами и прочей чистью или нечистью, которую только мог припомнить, либо просто изобрести. За семь дней, прошедших с возвращения Наины Киевны, Туяжск по концентрации аномальных явлений на квадратный метр успел выйти в мировые лидеры. И теперь он запросто мог составить конкуренцию таким мистическим столицам мира, как Лондон, Прага, Санкт-Петербург или Нью-Йорк.
Федя продолжал исправно получать довольствие в виде яблок, при этом (что было самым странным) последствия прорыва потустороннего на книжные страницы никак не отражались в окружающей реальности. Похоже, даже туман боялся Наины Киевны. Её сёстры спустя пару дней уехали по домам, сама же старушка, как и прежде, потчевала постояльца вкуснейшими домашними блюдами и не отказывалась от его помощи. Однако, едва писатель пытался ускользнуть с подворья, она под каким-нибудь благовидным предлогом мягко, но решительно пресекала такую попытку.