Мои дорогие привидения
Шрифт:
Фёдор Васильевич Потапов дочитал написанную историю, с удовлетворением вздохнул и закрыл файл. Пока ноутбук выключался, писатель успел допить остатки кофе из стаканчика и доесть черничный кекс. Потом откинулся на низкую спинку складного деревянного стульчика, с наслаждением потянулся и, сцепив руки на затылке, принялся благодушно глядеть по сторонам.
Парень сидел на летней площадке маленькой кофейни, затерявшейся в одном из двориков в центре города. Здесь, вокруг толстенной вековой сосны, была устроена круговая лавочка, а по её периметру расставлены столики и несколько шезлонгов.
Он размышлял о том, что идея отдохнуть была определённо удачной. Несмотря на все трудности с дорогой, Дубовеж оказался симпатичным провинциальным городком, а Луговец – уютным селом с дружелюбными и несколько старомодными жителями. Правда, в окружении пенсионеров через какое-то время можно было затосковать, однако для Фёдора, твёрдо вознамерившегося провести время с пользой, отсутствие отвлекающих факторов в виде девушек было только плюсом. По крайней мере, сам он себя в этом старательно убеждал и, кажется, практически убедил.
Впрочем, время от времени парня посещало странное чувство дежавю, а порой возникало ощущение, что он забыл о каком-то важном деле, которое собирался сделать. Федя всякий раз задумывался, пытаясь разобраться в непонятных метаниях собственного разума, и, в конце концов, пришёл к выводу, что во всём виновата монотонность сельской жизни. Даже отбытие хозяйки к сестре, с оставлением на Фёдора дома и кур, не сильно всколыхнуло общее размеренное и невероятно сонное настроение, царящее в Луговце.
«Нет, так бы я жить, пожалуй, не смог», – подумал парень. Ему даже сейчас, по возвращению, казалось, что в том лесном захолустье ничего и никогда не происходит. И что дни, особенно те, которые пришлись на вынужденное одиночество, похожи один на другой как две капли воды. Подъём – куры – завтрак – работа – обед – работа – речка – ужин – куры – работа – сон. Несколько раз выбравшись в Дубовеж, писатель обошёл все тамошние достопримечательности, запомнил расположение всех улиц и – как ему стало мерещиться – начал узнавать в лицо большинство местных жителей.
«Как они так живут? – невольно задавался он вопросом. – А зимой? Тут же с тоски завоешь, делать совсем нечего!»
Впрочем, возвратившись в родной город, Фёдор с кислой миной вынужден был признать – по крайней мере, перед самим собой – что его жизнь не сильно отличается от замкнутого в круг существования дубовежских обывателей. Ну, или части из них. Потому что даже в маленьком Дубовеже писателю встречались люди, на лицах которых было написано безмятежное и полнейшее счастье. Они явно чувствовали себя на своём месте, жизнь их была упорядочена и текла ровно так, как они сами того хотели.
«А, может, это и правда счастье?» – Федя попытался представить, как обзаводится семьёй и селится в каком-нибудь маленьком домике на окраине. Сажает сад и огород, заводит лохматого пса и большого кота. Непременно чёрного. Многие ведь боятся чёрных котов – а вот он ничуть не суеверный. Можно собирать грибы
Фёдор тряхнул головой и усмехнулся. Рассуждения жителя большого города. Куда бы ни пришёл – надо принести с собой цивилизацию. Только непонятно, почему цивилизация непременно должна означать запуск какого-нибудь бизнеса и привлечение орд туристов, к тому же далеко не всегда себя ведущих прилично. Феде вспомнились виденные им толпы, вопящие гиды, галдящие продавцы сувениров, замусоренные, несмотря на все старания коммунальщиков, улицы, бешено подскакивающие цены в кафе… Он посмотрел на стаканчик на столике. Нет уж, пусть лучше Дубовеж остаётся в своей сонной беспечности, пусть до него не дотянутся лапы любителей всё ускорять и переделывать на новый лад.
Писатель поднялся из-за стола, убрал в сумку ноутбук и неспешно двинулся через площадку. Остановился на углу дома, посмотрел по сторонам, выбирая, куда идти дальше – и направился влево, туда, где в створе улицы виднелся край просторной площади. Была пятница, и по этому случаю тамошние фонтаны получили музыкальное сопровождение, а вечером их вдобавок должна была раскрасить специальная подсветка.
Сейчас среди бьющих прямо из тротуара водяных струй резвились толпы ребятни, использовавшие это место как альтернативу недоступному морю и жутко загрязнённой в черте города реке. Второй месяц лета в нынешнем году оказался ещё более жарким, чем первый, и если июнь более-менее приятно припекал солнышком, то июль накатился душным маревом. Фёдор, выбрав одну из скамеек в тени молоденькой липы, присел на неё и некоторое время наблюдал за играющими детьми. От фонтанов тянуло приятной водяной свежестью, словно от настоящей реки. Как бишь её, в Дубовеже? Серебряная? Серебристая? А, Серебрянка!
Ему вспомнился солнечный лужок у большой излучины, где можно было целыми днями оставаться в полном одиночестве. Правда, порой у писателя, отправившегося купаться, возникало странное чувство, будто за ним наблюдают. В самый первый раз он даже начал с опаской озираться: всё-таки заповедник, мало ли, какое зверьё водится в окрестных лесах. Поэтому, когда зашуршала высокая трава, Федя не на шутку струхнул. Однако из неё появился всего лишь большой чёрный кот, которого писатель давным-давно заприметил в Луговце, и после неоднократно встречал в самом селе, на разных дорогах и тропках, и даже в Дубовеже.
«Да, искупаться было бы неплохо», – мечтательно подумал Фёдор, поднялся со скамейки и побрёл дальше.
Делать было решительно нечего. Приближались выходные, книга была закончена, и парень в исполнение данного самому себе обещания собирался провести следующие два дня в блаженном безделье. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что он и так-то не больно перетрудился, но Федя затолкал настырный голосок совести подальше. Писатель уже собирался уйти с площади, когда заметил сидящих на самой последней скамейке людей.