Мои сводные монстры
Шрифт:
– Еще!
– требую и кусаю губы, хочу замолчать, и не получается, в полутьме вижу его жадную улыбку, и рот наполняют стоны, когда он вжимается в меня, и внутри двигается, с напором и жаром, краткими толчками-шлепками.
– Ночью хорошо было?
– зубами он оттягивает мою губу, вместе со мной рвано дышит.
– Да-да.
– Очень?
– Да.
– Встань, хочу глубже, - хрипло командует вдруг и подхватывает меня, выскальзывает. Ставит на ноги и разворачивает и я, пошатнувшись, хватаюсь за дерево.
Он сразу входит, не предупреждая, а я раскрыта навстречу,
– Прогнись, Алиса, - требует он и задирает выше на талию мою юбку.
– Хорошо было или ты не помнишь? Так же было?
Вздрагиваю, когда чувствую, как поясницу оглаживают бамбуковые прутья, а потом бьют, спускаются на ягодицы, и бьют снова.
Я не в чертовой парилке, куда он просил эти веники, но кожа горит, накаляется, меня высекли, и я такая мокрая, выгибаюсь в спине и бедрами подаюсь навстречу глубокому толчку.
– Не знаю…нет…так же было, - напрягаюсь и помню, жадные мужские объятия, смазанные ощущения, - было хорошо.
Виктор с глухим рыком сдавливает мои бедра и входит, влажно скользит в меня, и назад, быстро, с оттяжкой, он берет, ускоряется, вклолачивается, как проклятый, мне кричать хочется.
И я захлебываюсь криками, он грубый и безжалостный, голодный и дикий, это не секс, а наказание какое-то, но он мой первый мужчина, первый во всем, и я отдаюсь его власти целиком.
По дороге к сауне молчим.
Сижу впереди, рядом с Виктором, и ерзаю.
Это там, в лесу, больно не было, когда он сжимал и шлепал, а сейчас я все чувствую, и как ягодицы пощипывает, и все остальное, между ног чуть тянет, и мне интересно, пройдет ли это, или так и будет, до следующего раза.
– Невесту тоже шлепал?
– поворачиваюсь к нему.
– Что? Нет, - бездумно отвечает он, переводит взгляд с дороги на меня и сводит брови.
– Что?
– Тину свою шлепал?
– мне кажется, я теперь имею право вопросы ему задавать, даже такие. И от этого имени, вслух мною сказанного - правда, как тина какая-то на языке, противная, скользская.
– Нет, Алиса, - повторяет он и снова отворачивается к дороге.
– Тину не шлепал.
– Почему?
– Просто занимался сексом.
– А со мной чем?
– Не знаю пока.
Ответ мне не нравится. Стягиваю ниже узкую юбку и распутываю волосы, хвост весь растрепался, на меня только посмотришь - и сразу ясно станет, что я была с мужчиной.
Перевязываю резинку.
Кошусь на Виктора.
Он молчит, и я знаю, народная мудрость гласит - мужчины после секса молчат, отворачиваются лицом к стене и начинают храпеть, но Виктор же за рулем.
Спать он точно не будет.
Так почему бы не…
– Я когда в школе учился - хотел стать врачом, - вдруг нарушает он паузу.
– Отец рано умер, а до этого две операции перенес. И вот я мечтал - буду носить белый халат. И спасать людей. Такая себе мечта, знаешь. Благородный порыв из области фантастики, максимализм, вера святая, что в жизни все легко так, взял и решил.
Негромко урчит двигатель, за окном мелькают огни
– И вот я вырос, - продолжает он.
– И пошел служить в полицию. Врачом не стал, как видишь. Всем назло. Чтобы свое существование в нашей семье оправдать. Нужно быть кем-то значимым. А значимый - не тот человек, что жизни спасает. Это другое. Связи и власть. Вообще…
Он сворачивает к сауне и паркуется под знаком, запрещающим парковку. Глушит двигатель.
– Что вообще?
– поторапливаю, не дождавшись его голоса.
– Это неинтересно, красотка, - говорит он, повернувшись ко мне, но я вижу, по серьезному взгляду, он нечто важное еще сказать хотел. Но не скажет. Кивает на вывеску “Пантеры”.
– Переодевайся и поехали. Вот, - достает из кармана сложенные красные купюры.
– За полотенца и виски передай.
– Ладно, - даже не спрашиваю куда поедем, мне достаточно его взгляда, такого глубокого, неотрывного, после таких взглядов дом строят, дерево выращивают и рожают ребенка.
Выскакиваю из машины и на каблуках семеню к сауне, цок-цок по асфальту. Огибаю привычную уже толпу курильщиков и вбегаю внутрь.
Администратор за стойкой больше не считает меня их талисманчиком, смотрит на меня, как на виновницу в тяжком преступлении.
– Так вышло, - подхожу и оправдываюсь.
– Гость, тот, что полотенца и веники просил, - дотрагиваюсь до ягодицы, - он…брат мой сводный.
Она что угодно услышать ожидала, только не это, и я сама что-то другое сказать хотела, но ляпнула так ляпнула.
– Ездили строгать салатики, на небольшой семейный сабантуйчик.
Сказала еще.
– Вот тут, - шлепаю по стойке сложенными купюрами, - в двойном размере и даже с хорошими чаевыми, себе ничего не взяла, - смотрю в ее вытянутое лицо и заканчиваю.
– Я переоденусь сейчас. И меня на сабантуйчике еще ждут.
Она пересчитывает деньги. И усмехается.
– А вернешься во сколько?
– А я не вернусь, - встряхиваю хвостом.
И сворачиваю в в коридор.
В комнате натягиваю джинсы и футболку, в заднем кармане проверяю наличность. Подхватываю рюкзачок. Перед зеркалом быстро приглаживаю волосы и бегу обратно к Виктору.
Он ждет меня и курит, в приоткрытое окно вылетают облачка серого дыма. С достоинством обхожу машину и усаживаюсь в салон, хлопаю дверью.
– Я готова, куда едем?
Он щелчком отбрасывает недокуренную сигарету, и та летит на асфальт, красные огоньки бьются, в стороны рассыпаются и тухнут.
– У меня квартира есть, поживешь пока там, - он садится вполоборота ко мне.
– А я все дела дома улажу. И перееду к тебе.
– А как тебя отпустят?
– вопрос смешной для взрослого человека, и я хихикнула, хоть мне и не смешно совсем. Их семья не первое поколение, живет традиционно вместе, со временем братья Рождественские женились бы, и их жены нарожали детей, этого и ждет от них дед. А мне неприятно, не хочется на невест смотреть, одну уже видела, и я тараторю.
– И я тоже. В вашем доме жить должна. Дед сегодня высказывал. За мои ночные отлучки. Но я подслушала разговор, папа и…