Мои волки. Любовь истинная и нет
Шрифт:
— Хм, — ведьма накручивает на палец одну из тонких косичек, а затем принюхивается ко мне. Это не совсем вежливо, но что шаманки знают о хороших манерах. — Хотите, чтобы я спросила у духов о беременности и выяснила пол ребенка?
Я киваю, сжимая ладонь Гора в поисках поддержки. Хочу! Хочу знать, что все получилось. Что под сердцем я ношу будущего вожака стаи северных волков.
Взгляд Хлои острый, как бритва, прожигает насквозь.
— Смотрю я на тебя, — говорит шаманка. — И вспоминаю один разговор с колдуньей из Муравейника.
Муравейниками некоторые оборотни называют города
— Впрочем, неважно, — лицо Хлои разглаживается, но взгляд остается таким же острым. — Пока неважно. Подойди к камину. Зададим твои вопросы духам.
Мысленно скрестив пальцы на удачу, я становлюсь рядом с огромной печью, напротив пылающего огня.
О, предки-покровители, хоть бы все получилось! Хоть бы я была беременна!
Шаманка обходит меня по кругу, обмахивая странным продолговатым предметом, в котором чуть позже я в шоке узнаю засушенную птичью лапку. Затем Хлоя откладывает сей ужас в сторону. Берет с каминной полки деревянную палочку и погружает ее в котел с зельем. Испачканное острие она подносит к огню, и то загорается синим пламенет, но тут же гаснет. Обугленный кончик древка дымится. Сквозь этот дым ведьма пристально разглядывает мою фигуру, особенно живот.
Секунды тащатся, как черепахи по песку. Комнату наполняет запах ладана. Изо всех сил я стараюсь не поддаваться панике и не торопить Хлою с ответом, но чем дольше она молчит, тем сильнее мое волнение.
Взглядом я ищу Гора. Любимый сидит на скамейке у стены и хмуро наблюдает за манипуляциями колдуньи, в его присутствии я черпаю поддержку. Наконец Хлоя отправляет дымящуюся палочку в камин, где та обугливается в огне и рассыпается пеплом. Шаманка прочищает горло. О, предки, неужто готовится утолить мое любопытство?
— Ну, что? — спрашиваю я.
— Она беременна? — нетерпеливо подхватывает Гор.
Ведьма не ведьма, если перед важным ответом не выдержит драматичную паузу. Помучив нас полминуты, Хлоя расплывается в широкой улыбке, которая почему-то не выглядит искренней.
— Духи подарили этому миру новую жизнь.
С моих губ срывается долгий вздох облегчения. Запрокинув голову, я тру руками лицо, и вдруг меня подхватывают, заключают в объятия и кружат, кружат, словно в безумной карусели. Комната превращается в размытое пятно, и на фоне этого размытого пятна ярко сияют счастьем янтарные глаза Гора.
— Спасибо, любимая, — шепчет он едва слышно, и кажется, это самый радостный миг в моей жизни.
— Но есть и плохая новость.
Слова шаманки — ушат ледяной воды, вывернутый за шиворот. За долю секунды счастье сменяется тревогой.
— Говори! — требует Гор, а я не могу выдавить из себя ни звука, только думаю с нарастающей паникой: «Какая еще плохая новость?»
Хлоя медлит. Лицо колдуньи принимает серьезное, даже суровое выражение, а взгляд становится пытливым, сканирующим. Поговаривают, что шаманки — некоторые из них — умеют проникать в мысли, читать воспоминания, но, правда это или досужие сплетни, не знает никто.
— Элен разгневала духов, — вздыхает Хлоя, и почему-то я сразу понимаю, чем именно вызвала недовольство предков-защитников. Изменой. Чем же еще? И тут же меня накрывает острый приступ страха за нерожденное дитя, за крошечный эмбрион в моем
— Нет, — Хлоя качает головой. Кажется, и правда умеет читать мысли. — Ребенку вред не грозит. Этому ребенку. А вот остальным…
Гор хмурится и опережает мой вопрос:
— Остальным?
— Помнишь свою недавнюю болезнь? — шаманка смотрит мне в глаза.
Боги, да это же ее, Хлою, Гор вызывал к моей постели, когда я, принявшая таблетку, металась в лихорадке. Тогда ведьма поняла, что спровоцировало приступ, но ничего не сказала Гору. И сейчас не собирается открывать мою тайну. Но она знает. Знает.
— Эта болезнь подкосила репродуктивную функцию, — Хлоя осуждающе поджимает губы. — То, что духи позволили тебе зачать, — чудо. Других детей, кроме этого, — она кивает на мой живот, — боги не подарят.
Я стою, оглушенная. Хлопаю глазами. В ушах звенит. Вся тяжесть мира постепенно опускается на мои плечи. У меня больше не будет детей. Только один ребенок. Тот, которого я зачала в охотничьем домике у западных границ Авалонского леса. Один ребенок. Один.
Гор бесплоден. И я тоже стану, когда рожу.
Не может этого быть. Не может. Хлоя ошиблась. Шаманки тоже ошибаются. Всего минуту назад я была так счастлива.
— Мне жаль, — ладонь любимого опускается мне на плечо в утешительном жесте. Слова колдуньи Гор не подвергает сомнению. Не предлагает мне обследоваться в большом городе у человеческих врачей. Он, как и все волки стаи, верит шаманкам безоговорочно. У тех, кто общается с духами, не принято требовать доказательств, сказанное колдуньей считается неоспоримым фактом — настолько сильное в клане доверие к этим женщинам.
Но я все равно поеду в клинику и обследуюсь.
Я вдруг думаю о том, что, даже если ведьма права, это ничего для нас с Гором не изменит. В любом случае, учитывая обстоятельства, мы бы не смогли завести еще одного ребенка. Не стали бы проходить через магический ритуал во второй раз. Значит, переживать нет смысла?
Но терять что-то безвозвратно больно. Я думаю об этом, и меня охватывает чувство бессилия, а следом — ослепляющая ярость, направленная на саму себя. Некого винить. Я виновата. Только я! Никто больше. Хочется закричать, побиться головой о стену, надавать себе пощечин. Лишь мысль о беременности удерживает меня от отчаяния.
— Все будет хорошо.
Я обнаруживаю себя в объятиях Гора: он гладит меня по волосам.
— У нас будет ребенок. Думай об этом. У нас будет ребенок.
Голова гудит, ноги не держат. Обессиленная, я опускаюсь на скамейку у двери, пока Гор о чем-то шепчется с Хлоей в дальнем углу комнаты рядом с потухшим камином. Я не пытаюсь подслушивать — не хочу этого делать, но невольно улавливаю обрывки чужого разговора.
— Мне больше не нужно твое зелье, — любимый открывает кошелек и протягивает шаманке несколько банкнот крупного достоинства. — Если ты уже приготовила новую партию, не волнуйся: твоя работа будет оплачена. Индивидуальный заказ, редкие ингредиенты — я помню.