Мои волки. Любовь истинная и нет
Шрифт:
— Ладно. Хочешь жить с проституткой — дело твое. Но воспитывать чужого выблядка… Пусть твоя гулящая невеста хотя бы сделает аборт. Подумай о своей репутации.
Внутри все холодеет. Эта беременность — моя единственная возможность стать матерью. Гор же не потребует, чтобы я…
— Нет. Мы не будем убивать ребенка, — говорит любимый и, словно в подтверждение, стискивает мои пальцы.
Глаза Освальда превращаются в узкие щели, пылающие адским огнем.
— В таком случае у меня нет сына. Выбирай: либо ты выгоняешь эту шваль и женишься на нормальной волчице, которую я тебе выберу,
Гор бледнеет и дергается словно от удара. Это и есть удар — внезапный и сокрушительный, отправляющий в нокаут. Из моей груди вырывается изумленный вздох. Точно такой же слышится со стороны дивана, где сидит мать Гора. Краем глаза я замечаю, как Анна подается вперед, как Хлоя в шоке прижимает ладони к груди. Разве можно быть настолько жестоким? Выгнать единственного сына из стаи. И за что? Просто за то, что он ослушался воли отца?
— Выбирай, — повторяет вожак, и усмешка трогает его губы — мерзкая снисходительная ухмылка, при виде которой хочется помыться. На лице Освальда — осознание собственного превосходства. Он смотрит на Гора с уверенностью победителя, ни секунды не сомневаясь, что угрозами сможет продавить сына, подмять его под себя. Взгляд Освальда словно говорит: «Я знаю, какое решение ты примешь».
Бровь Гора дергается в нервном тике. Тысячи ледяных иголок впиваются в мои плечи. Кажется, кто-то открыл окно, иначе почему вдруг стало невыносимо холодно?
— Ну? — Освальд скрещивает руки на груди в жесте хозяина положения, и улыбка еще шире растекается по его губам. — Тряпка ты или будущий вожак волчьего клана?
Я не знаю, что ответит Гор. Не знаю!
В гостиной будто возникает и разрастается черная дыра, готовая всосать в себя все, — звуки, кислород, жалкие крохи моего самообладания. Мы замираем, как герои фильма, поставленного на паузу, — Гор, я, Анна, Хлоя. Стоим, погруженные в гнетущую тишину, тонем в ней, захлебываемся. Двигается только Освальд. Словно для нас время замерло, а для него нет.
— Итак? — вожак подходит к Гору и хлопает его по щеке — легонько, с оскорбительным пренебрежением. Как пса. — Тряпка или?..
Любимый отшатывается. Стальным капканом стискивает мои пальцы. Судорожно. До боли, до хруста.
— Я, может быть, и тряпка, — говорит он, — но умею нести ответственность за свои поступки. Пойдем, Элен.
Меня резко дергают и тянут к двери.
— Стоять! — орет вожак, но Гор не останавливается, пересекает гостиную, огибает выросшую на пути Хлою, проходит под аркой, а вслед ему летят проклятия:
— Убирайся из леса! Из стаи! Неблагодарный щенок! И не смей возвращаться, пока все не осознаешь.
За криками слышится женский плач. Гор сжимает челюсти, мышцы на его скулах напряжены и подрагивают. Он двигается вперед с упорством бульдозера и волочет меня на буксире.
— Любимый…
— Не сейчас!
Анна догоняет нас у калитки. Лицо мокрое от слез, волосы растрепаны. Волчица боса. Скинутые туфли валяются на ступеньках крыльца: на каблуках по земле не побегаешь.
— Гор, — она бросается сыну на шею и покрывает его щеки короткими жалящими поцелуями. — Почему? Объясни!
Мне тошно. О боги, как тошно! От себя, от предположения Анны, от ситуации в целом.
Гор отворачивается, смотрит в сторону:
— Это долгая история.
— Расскажи!
— Не могу.
В дверях появляется Хлоя и наблюдает за нами с расстояния, комкая в кулаках длинную цветастую юбку. Из-за спины шаманки раздается крик Освальда: «Анна, в дом!»
Мать Гора заливается слезами, цепляется за рукав сына.
— Не упрямься, — упрашивает она и косится на меня с ненавистью. — Подчинись. Попроси у отца прощения. Любовь — глупость. Это такая бесполезная вещь — с возрастом ты поймешь.
Зажмурившись, Гор стряхивает с себя ее пальцы и устремляется прочь, не оглядываясь, будто торопится оставить прошлое позади или боится передумать. Я спешу за ним в растрепанных чувствах.
Если бы я не изменила жениху с Эштером…
Я иду быстрее и быстрее, пытаясь не отстать от любимого, и в какой-то момент понимаю, что мы бежим. В человеческом обличье носиться по лесу не самое приятное занятие: на волосах оседает паутина, ветки кустов хлещут по рукам, защищающим лицо. Из земли то и дело вырастают корни, ноги проваливаются в ямки, замаскированные листвой.
Постепенно в легких заканчивается воздух.
— Гор!
С разбега любимый налетает на вяз и принимается молотить по нему кулаками, рыча и извергая проклятия в адрес Эштера. После каждого удара кора становится все более красной от крови из разбитых костяшек. Испуганная, я умоляю Гора прекратить себя калечить, потом прыгаю ему на спину в попытке оттащить от дерева.
— Это все он, — воет волк. — Эштер! Он подстроил! Знал, что так будет. Что ты залетишь от него. Ритуал — фикция!
Я пытаюсь возразить, но оказываюсь на земле, сброшенная со спины Гора. Тело его вытягивается, неестественно изгибается, обрастает мускулами и шерстью, готовясь к трансформации. Одежда на бугрящихся мышцах расползается по швам, ткань лопается. В этот раз обращение в зверя длительное, его можно рассмотреть во всех уродливых деталях, услышать треск ломающихся и перестраивающихся костей.
— Убью подонка! — успевает прорычать Гор, прежде чем окончательно теряет человеческий облик и мохнатой тенью бросается в чащу леса.
Опережая его, над верхушками вязов несется ментальный зов. Мне будто в уши кричат — настолько этот вопль громкий: «Эштер! Месть! Смерть!» Мысли зверя обрывочны и полны ненависти.
Я должна что-то сделать. Нельзя допустить кровопролития. Эштер не лгал: с ритуалом все в порядке. Беременность — результат измены.
Обернувшись волчицей, я кидаюсь за Гором. Надо остановить разъяренного хищника, прежде чем случится непоправимое.
* * *
Ярость и магия, бурлящая в крови, превращают Гора в настоящего монстра. Его волк огромен, но сегодня он кажется еще внушительнее. Кажется действительно устрашающим. Зверь исчезает среди деревьев, но сначала я успеваю заметить горящие оранжевые глаза и оскаленную пасть, полную острых зубов. Серая шерсть топорщится, уши прижаты к голове, кожа на носу собирается складками.