Мои волки. Любовь истинная и нет

Жнец Анна

Нет. Не может быть. Или… может?

Мы провели ритуал, но что-то пошло не так? Или дело вовсе не в ритуале? Точно, дело не в нем!

По спине бежит ледяной озноб. Я в ужасе, в панике, на грани истерики. Трясусь, едва держусь на ногах. Экстренная контрацепция не помогла. Таблетка не сработала. Моя измена закончилась беременностью. В домик на границе Авалонского леса я ехала в положении. Занималась групповым сексом уже зачавшая от Эштера.

В комнате повисает потрясенная тишина. Я стою, съежившись, вжав голову в плечи,

и боюсь пошевелиться, словно неподвижность может сделать меня невидимой, спрятать от чужих взглядов. Происходящее кажется сном. Хочется ущипнуть себя и очнуться от этого кошмара.

Только что Хлоя заявила, что я жду ребенка от другого мужчины, не моего жениха. Заявила прилюдно. При родителях Гора. Боги, какой позор! Какое невыносимое унижение! Провалиться бы под землю прямо сейчас.

Мой мир рушится, надежды и мечты осыпаются пеплом.

— Что ты сказала? — голос Освальда заставляет меня сжаться еще сильнее. — Повтори.

Хлоя повторяет, и мои глаза наполняются слезами. Гор молчит. Почему он молчит? Хочется посмотреть на него, увидеть реакцию, прочитать на лице любимого свой приговор, но страшно и стыдно. Невеста беременна от его друга. И больше детей у нее не будет.

— Как любопытно, — голос Освальда сочится едким сарказмом. — Твоя любовница, девка, которую ты упрямо тащишь под венец, трахается с кем-то за твоей спиной. Всегда знал, что она потаскушка. Поздравляю, сынок, со статусом рогоносца. Теперь ты не волк, а олень.

— Не смейте так о нем говорить, — себя защищать я почему-то не решаюсь, но робость и неуверенность исчезают, как только оскорбления летят в сторону любимого человека. Впервые я перечу Освальду, этому жесткому, властному волку. Я, букашка, восстаю против сильного мира сего. Откуда только нахожу смелость?

Поднять глаза на Гора по-прежнему страшно, смотреть на вожака — еще страшнее. Но я упрямо гну свою линию, пусть и трясусь при этом как осиновый лист.

— Вам не стыдно говорить такое сыну?

— Молчи, шлюха. Собирай манатки и проваливай из леса со своим ублюдком. Чтобы к закату духу твоего здесь не было. Гор найдет себе нормальную жену, верную и из хорошей семьи.

Я зажмуриваюсь до боли, так, что вена на лбу вздувается и начинает пульсировать. Закусываю щеку изнутри, пытаясь не закричать от отчаяния. Мир продолжает рушиться, осыпается ранящими осколками. То ли пол качается под ногами, то ли ноги больше меня не держат.

Любимый не встает на мою защиту. Неужели согласен с отцом? Сейчас отойдет от шока и выгонит меня, беременную, на улицу? Одним махом перечеркнет пять лет совместной жизни?

А ведь все эти годы я старалась быть для него идеальной, окружала любовью, заботой, улыбалась, как робот. Но мои удобство и безотказность не помогли. Стоило один-единственный раз оступиться — и меня готовы выбросить на помойку, словно бракованную вещь.

— Чего ты ждешь? — С закрытыми глазами я не могу

видеть Освальда, зато слышу, как скрипят пружины дивана, на котором он сидит. — Убирайся из моего дома, шалава.

Гор, любимый, неужели ты ничего не скажешь? Ты не знаешь о моей измене, а значит, должен винить в случившемся себя. Накажешь меня за свою ошибку?

— Вон!

— Да пожалуйста! — В самом деле, сколько можно терпеть оскорбления! Красная, униженная, я дергаюсь к двери, успевая заметить осуждение на лице Анны. Всего пару минут назад она справлялась о моем самочувствии и заботливо предлагала мелиссовый чай от токсикоза, а теперь неприязненно кривит губы. Считает меня шлюхой, изменяющей ее сыну.

— Элен, стой! — Мое запястье ловят теплые пальцы. Гор наконец прерывает затянувшееся молчание: — Пожалуйста, не уходи.

— Что ты творишь, сын? Слышал, что сказала Хлоя? Ребенок не твой. Эта девка тебе изменила и теперь брюхата не понятно от кого. Пусть валит.

— Нет. — С тяжелым вздохом любимый трет переносицу. — Элен не виновата.

Заступился! Он все-таки за меня заступился! Возразил отцу. Воодушевленная, я даже нахожу в себе силы посмотреть на Освальда. Бардовый от гнева, вожак вскакивает с дивана и решительно идет в нашу сторону.

— Ты в своем уме? Не виновата? Что ты несешь? Тебя околдовали? Или из мужчины ты превратился в подкаблучника, в коврик для женских ног?

Каждое отцовское слово для любимого как пощечина. Гор вздрагивает, словно от настоящей боли.

Освальд останавливается в шаге от него и брызжет слюной:

— Не разочаровывай меня, сын!

Под взглядом вожака Гор будто сдувается, делается меньше в размерах, горбится, но продолжает сжимать мою руку.

— Элен не виновата. Я не брошу ее. Мы поженимся, как и планировали.

Даже не верится, что он это говорит — он, примерный сын, во всем подчиняющийся отцу.

От ярости Освальд начинает шипеть как змея:

— Не бросишь? Ты точно спятил. Хочешь выставить себя посмешищем, опозориться перед всей стаей? Ты же будущий вожак! Кто станет подчиняться вожаку-рогоносцу? Несколько месяцев — и запах выдаст, что ребенок не твой.

— Может, существует зелье, способное замаскировать запах? — с надеждой Гор смотрит на гадюку-шаманку, заварившую всю эту кашу. Дрянь! Вырвать бы ей длинный язык! Оттаскать бы за волосы!

На вопрос Хлоя отрицательно качает головой. Что-то мне подсказывает: даже если зелье, о котором спрашивает Гор, существует, ведьма-паскудина не станет помогать нашей семье.

Освальд тем временем негодует:

— Серьезно? Ты ищешь лазейки вместо того, чтобы гнать шлюшку взашей?

— Не говори так об Элен.

— Ты вообще мужик? Что у тебя в штанах? Похоже, у меня не сын, а дочь.

— Дорогой, не надо, — даже Анна не выдерживает этого морального избиения и робко пытается образумить мужа.