Мои волки. Любовь истинная и нет

Жнец Анна

Ты ведь оправдаешь наши надежды?

— Извини, я… мне надо…

Я отлучаюсь, чтобы умыть пылающее лицо холодной водой, и, только склонившись над раковиной, понимаю, насколько повезло мне именно сейчас направиться к ближайшей уборной. Впервые с тех пор, как становится известно о моей беременности, меня настигает приступ токсикоза. Отчего-то вечерний, а не утренний.

Закончив свои дела, я возвращаюсь в кухню, к матери, к неприятному разговору. В темных окнах, как в зеркале, отражаются стол и придвинутые к нему стулья.

Родительский дом большой,

ухоженный, с аккуратным палисадником и заброшенной игровой площадкой на заднем дворе, оставшейся со времен моего детства. По человеческим меркам наша семья зажиточная. Люди уважают Барри Карвелла — мелкого бизнесмена, владельца лучшей булочной в городе. Но для стаи все достижения моего отца ничтожны. Среди оборотней он никто, дзета, лишенный магической силы, отлученный от леса. Могу ли я винить родителей в желании подняться по социальной лестнице, занять на ней более высокую ступень? Любой волк мечтает жить в Авалонской чаще. Для матери и отца я — единственный шанс исполнить эту мечту.

Глава 18

Эштер

Сквозь сплетение веток над головой я вижу луну, круглую и бледную, как лицо покойника. Лес полон звуков: кричат ночные птицы, стрекочут в траве кузнечики, шуршат под ветром последние, необлетевшие листья. Внутреннее ощущение времени редко меня обманывает, но сегодня я жалею, что не захватил с собой часы. Небо даже не начало бледнеть, а чувство такое, будто я провел в этом овраге месяц.

Гор опаздывает на встречу, и я опасаюсь, что он не придет. В какой-то момент сомнения перерастают в уверенность, но надежда — живучая дрянь: я собираюсь ждать до победного.

В конце концов, когда уже и надежда корчится в предсмертной агонии, в лесную какофонию вплетается новый звук — треск сухих веток, ломающихся под мощными лапами. Даже в человеческом облике я слышу, как взметаются от волчьего бега опавшие листья, как кустарники царапают шерстяные бока. Сквозь ночной гомон улавливаю шум дыхания, с каждой секундой все более громкий.

Проходит не так много времени, когда на краю лощины вырастает темный силуэт зверя. Пара мгновений — и передо мной уже человек. Я стою на дне широкой ямы, полностью голый, и наблюдаю за тем, как такой же не стесненный одеждой Гор ловко спускается по склону оврага.

Наш непристойный вид меня не заботит. Люди ходят на важные встречи в костюмах и галстуках. Для оборотней нет ничего естественнее наготы.

— Чего ты хочешь, Эштер?

Гор не приближается, остается у земляной стенки ямы. Избегает смотреть мне в глаза. Руки скрещены на груди в оборонительном жесте. Да, друг. Все правильно. Я собираюсь нападать. В рукаве у меня припрятан потрясающий козырь.

— Оставь Элен в покое, иначе…

— Иначе что? — Гор вскидывает подбородок, и теперь во взгляде бывшего друга читается вызов. — Будешь мне угрожать?

В точку. Именно это я и планирую делать — угрожать.

Долю секунды я ощущаю невыносимое отвращение к самому себе, почти тошноту, боль, как если бы меня ударили под дых невидимым кулаком. То, что я собираюсь сказать, омерзительно.

Заготовленные слова жгут язык, не желают быть озвученными. Приходится напоминать себе, что на войне все средства хороши.

— Если ты не откажешься от Элен, Освальд узнает о нашей маленькой шалости.

Лицо Гора багровеет за секунду. Ярость вперемешку со стыдом наполняет его, как вино — пустой стеклянный сосуд.

— Ты этого не сделаешь.

Кажется, я слышу скрежет зубов.

— Отец тебе не поверит.

— Я знаю шамана, способного снять слепок воспоминаний.

Из груди соперника вырывается гневный рык. Гор сжимает кулаки. Того и гляди набросится.

— Шантаж?

Я киваю, не в силах заставить себя продолжить. Изображать подонка мучительно. С каждым словом я падаю все ниже, все больше пачкаюсь в грязи, от которой не отмыться.

Гор смотрит мне в глаза. Смотрит долго, пристально. Выдержать его взгляд тяжело, потому что на самом деле я не мерзавец. Никогда им не был. Не уверен, что смогу осуществить свою угрозу. Кажется, Гор тоже это понимает. Знает меня слишком хорошо.

Ненависть в его взгляде сменяется горечью. Оскал превращается в жесткую усмешку.

— Ты не поступишь так с Элен.

Он прав — не поступлю.

— Не унизишь ее.

Не унижу.

— Ведь она пострадает тоже.

Нельзя причинять боль любимой — здесь мы с моим зверем солидарны.

— И я не верю, что ты способен так поступить со мной, — заканчивает Гор беззлобно, и я вдруг понимаю, что и в этом он прав.

Время идет. Сумерки выцветают. Первые солнечные лучи ложатся на землю. Мы молчим, приведенные в хрупкое равновесие. На лице Гора ни следа ярости, бушевавшей минуту назад. В моей груди пустота, яма размером с черную дыру. Ширится, растет, высасывает из меня жизненные соки.

— Мне жаль нашу дружбу, — говорит Гор. — Жаль, что все так получилось. Ты должен уважать выбор Элен. Тем более у нас будет… — он резко замолкает, поджимая губы. — Отступись.

Из ямы Гор выбирается в волчьей ипостаси.

— Уходишь? — бросаю я вслед, полный болезненной безнадеги. — Так уверен, что мои угрозы — блеф?

Он не оборачивается, замирает на краю обрыва словно в нерешительности, но потом исчезает из моего поля зрения, так ничего и не сказав. И снова до меня доносится шорох опавших листьев и качающихся кустов.

Отступись…

В рукаве моем припрятан потрясающий козырь. Козырь, которым я не могу воспользоваться. А еще у меня есть план. План А, план Б — множество вариантов, как заполучить Элен. И все они причинят ей боль.

В своем эгоизме я зашел слишком далеко. Волк должен защищать истинную, а не ранить.

Ты должен уважать выбор Элен...

Глава 19

Новость о моей беременности отец Гора воспринимает со стоическим спокойствием. Он не рад, но ничего не может поделать: бросить беременную самку — получить на репутации несмываемое пятно. Теперь сам Освальд не позволит сыну со мной расстаться, даже если на пути того встретится истинная пара.