Мои воспоминания

Витте Сергей Юльевич

В настоящее время, празднуя 19 февраля 1861 года в различных кругах и ученых обществах и т. д. России, еще на днях мы вспоминали об этой Великой Княгине, так как она имела громадное влияние на Императора Александра II и также имела влияние на величайшую реформу освобождения крестьян.

В 1890 или 1891 году был очень хороший урожай, а вследствие этого урожая – курс нашего рубля (тогда у нас золотого обращения еще не было, а было кредитное обращение) значительно повысился. В то время рубль наш постоянно колебался в зависимости от биржевой игры и затем в зависимости от вывоза продуктов из России и ввоза продуктов в Pocсию. И вот, в этом году, вследствие хорошего урожая, наш

курс все повышался. Так как в то время уже ходили смутные слухи о том, что нужно будет ввести у нас чистое золотое обращение, потому что курс рубля тогда колебался и стоил он от 65–75 копеек за рубль. Говорили о том, следует ли доводить курс рубля до альпари, т. е. чтобы он стоил 100 золотых копеек, или же нужно его фиксировать на среднем курсе – между 65–75 золотых копеек. Потому что, если искусственно довести рубль до 100, то трудно было бы его удержать на этой норме, трудно было бы установить золотое обращение по оценке рубля на 100 золотых копеек.

Кроме того, так как курс наших денег упал после восточной войны, т. е. в начале 80-х годов, то и цены всех продуктов, а также оценка всякого труда были приноровлены к этому низкому курсу рубля. Если бы повысить этот курс, то произошла бы полная пертурбация во всех ценах на продукты, что имело бы очень дурное влияние на экономическое положение страны.

Таким образом, было решено, чтобы при введении золотого обращения взять тот средний курс, на котором держался рубль в последние годы, т. е. именно между 65–75 коп.

Вышнеградский к этому относился очень нервно. Курс повышался каждый день. Кредитн. канцелярия и госуд. банк в Петербурге продавали рубли, т. е. печатали их в экспедиции заготовления бумаг, продавали и покупали золото. Это самый обыкновенный и верный способ удерживать повышение рубля.

Между прочим мне каждый день приходилось по указанию Вышнеградского давать депеши о том, чтобы продавали энергичнее кредитные рубли, чтобы этим препятствовать повышению курса этих рублей.

Не зная хорошо программы, которая была принята, не зная вообще мыслей Вышнеградского, я тогда несколько удивился такой усиленной продаже рублей и объяснял себе это тем, что Вышнеградский хочет скопить золото. Поэтому я не особенно советовал ему так много покупать и говорил, что гораздо лучше было бы дать повыситься нашему рублю, а когда повысится, – тогда лучше покупать; потому что тогда можно будет дешевле купить золото. Вышнеградский с этим не соглашался и требовал, чтобы как можно больше покупать золота или продавать кредитных рублей.

Как-то раз, когда мы ехали по Волге, я поспорил с Вышнеградским о том, что таким способом он не так-то скоро удержит повышение рубля, что я убежден, что поднятие нашего рубля может дойти до 80 коп. золотом за рубль.

Затем мы были в Пятигорске и Кисловодске; наконец, переехали через кавказский перевал и очутились в Тифлисе. В Тифлисе мы остановились во дворце тогдашнего кавказского генерал-губернатора Шереметева, которого в то время не было в Тифлисе. Провели там ночь. Утром приходит ко мне человек Вышнеградского, приносит 20 копеек. Ну, я понял, что Вышнеградский узнал, что в этот день курс рубля дошел до такого размера, относительно которого я спорил с министром.

При этой поездке обнаружилась его крайняя скупость.

Во время этого путешествия мне всегда очень неприятно было следующее: вообще, когда оставляешь помещение, обыкновенно дается прислуге на чай, и вот Вышнеградский от себя давал так мало, что мне всегда было неловко, совестно, и я, кроме тех денег, которые я давал прислуге от себя, в качестве лица, сопровождавшего Вышнеградского, давал еще деньги от имени министра, причем давал свои

деньги, потому что мне просто было совестно – такие ничтожные деньги давал Вышнеградский прислуге, и вообще лицам, которые так или иначе нам служили, как, например, кучерам, кондукторам и т. д.

Когда мы возвращались обратно из Ташкента, то Вышнеградский получил телеграмму, в которой министр двора извещал его, что Государь просит заехать в Царское имение в Мургабе.

Еще Император Александр II после занятия Закаспийской области оставил за собою очень большое количество земли, на которой он хотел завести очень высокую культуру, а именно: культивировать там хлопок и другие ценные растения; показать жителям пример.

Население к этому делу относилось крайне антипатично, и нужно отдать справедливость, что Куропаткин относился к этому также отрицательно, даже враждебно, почему и не поехал с нами в Мургабское имение.

Мы приехали в Мургаб, остановились там и провели целый день. Приехав туда, мы сейчас же пошли смотреть шлюзы, которые были сделаны для пропуска воды. Вышнеградский вместе со мною очень внимательно все осмотрел.

Я тогда имел уже некоторое понятие вообще о строительном искусстве и строительном деле, так как я сделал свою карьеру как управляющий железными дорогами. Мне и Вышнеградскому система устроенных там шлюзов показалась крайне неудачной. Всю эту работу делал инженер Козел-Поклевский.

Когда мы с Вышнеградским вернулись с осмотра работ, то, попросив план, начали его рассматривать. Затем Вышнеградский стал делать расчет крепости всей плотины, и мы оба пришли к заключению, что едва ли эта плотина может выдержать напор воды, когда вода будет пущена из реки. В этом смысле мы и высказали наши сомнения Козел-Поклевскому, но тот, конечно, утверждал, что он уверен, что все он сделал хорошо и что плотина выдержит всякий напор воды; что она выдержит тот напор, то течение, которое произойдет, когда будет пущена вода из реки.

Так мы и оставили Мургаб, причем с дороги телеграфировали, конечно очень осторожно, наши впечатления Воронцову-Дашкову для доклада Государю.

Мы дали эту телеграмму, еще не покидая Закаспийской области, потом мы переехали Каспийское море и приехали на Кавказ – в Тифлис, где остановились только на несколько часов.

И вот в Тифлисе получилась телеграмма, что после нашего отъезда, через два дня, были открыты шлюзы, пущена вода и плотина не выдержала давления воды, весь канал попортило и унесло, т. е. буквально произошло то, что мы предвещали на основании наших простых расчетов.

В Среднюю Азию с нами ездил сын Вышнеградского, Александр Иванович, и его товарищ, Алексей Иванович Путилов.

Я поехал с Вышнеградским в Среднюю Азию ранней осенью, а моя жена, ранее этого по совету московской медицинской знаменитости того времени, проф. доктора Захарьина, поехала на Кавказ, в Пятигорск и в Кисловодск. Мы с Вышнеградским заранее условились, что он заедет в Кисловодск, где как раз в это время делала курс своего лечения жена. Я, конечно, остановился у жены, которая нанимала маленькую дачу у Барановского, и пробыл там двое суток. Уезжая через двое суток с Кавказа, я оставил свою жену в сравнительно хорошем состоянии: она была очень бодрая, веселая, говорила, что ей очень помогают воды «Нарзан». Я тогда не знал свойства вод «Нарзана». «Нарзан» и купание в нем очень подымают силы организма, придают бодрость, но у кого слабое сердце, на того «Нарзан» очень сильно впоследствии отзывается, отзывается именно на сердце. Вообще те, кто пользуется «Нарзаном», принимают ванны, во время самого курса лечения делаются чрезвычайно бодры. Это свойство «Нарзана» местные жители хорошо знают.