Мои воспоминания

Витте Сергей Юльевич

Потом, когда я приехал в Тифлис – не помню, что-то такое произошло, кажется получил первую орденскую ленту и телеграфировал жене в Пятигорск. Она мне отвечала телеграммой, причем телеграмма эта меня очень удивила, потому что в ней она почти предсказала мне все то, что со мною после случилось до настоящего момента моей жизни.

Мы с женою условились, чтобы вернуться в Петербург почти одновременно, но жена с Кавказа заехала в имение своего брата – Иваненко и мне оттуда писала, что она там очень веселится. Из имения своего брата жена должна была приехать

в Киев, побыть в Киеве 1–2 дня, чтобы видеть свою мать, и затем вернуться в Петербург. Но вдруг я, будучи уже в Петербурге, совершенно неожиданно получил депешу, что жена умерла от разрыва сердца. Для меня не подлежит никакому сомнению, что смерть ее была последствием лечения «Нарзаном».

Когда я приехал в Киев ее хоронить, то взял с собою в Петербург дочь жены, нанял для нее очень хорошую не то гувернантку, не то dame de compagnie. Вот то было единственное время, когда я с нею прожил год, или немного больше года. Потом я женился на второй моей жене, а она вышла замуж за Меринга.

Возвратясь в Петербург, я, конечно, опять явился к Абазе. Абаза как-то снова заговорил со мною о Рафаловичах, говорил, что банкирский дом Рафаловичей в Одессе пошатнулся, что это такой почтенный дом, что нужно ему оказать помощь и не могу ли я по этому предмету заговорить с Вышнеградским. Я ему на это ответил:

– Вы, Александр Аггеевич, мне кажется, имеете гораздо большее влияние на Вышнеградского, нежели я, да, наконец, и дела Рафаловича я вовсе не знаю.

На это он мне говорит:

– Да вы ничего больше и не говорите, а скажите только то, что вы знаете, что вообще фирма Рафаловичей была одна из лучших фирм в Одессе, что Рафаловичи люди очень почтенные и фирма их очень почтенная.

Я ответил, что это я с большим удовольствием скажу, потому что это несомненный факт.

Чтобы докончить историю Рафаловича, я немножко забегу вперед.

Вскоре я сделался министром путей сообщения и занимал этот пост около восьми месяцев. С Вышнеградским сделался удар. Государь назначил меня министром финансов. Как только я был сделан министром финансов, то почти на другой день – я еще жил в здании министерства путей сообщения – пришел ко мне Александр Федорович Рафалович, глава дома Рафаловичей, старший сын Федора Рафаловича. Я знал его очень давно в Одессе. Когда я его принял, он мне говорит, что пришел ко мне для того, чтобы просить о выдаче ему в ссуду известной суммы денег.

Он рассказал мне, как получил (первую) ссуду, о чем я слыхал от Вышнеградского мельком. Я тогда никаких непосредственных отношений к Государственному банку не имел и это дело знал очень мало, так как мне Вышнеградский сказал по этому делу только несколько слов.

В ответ на просьбу я сказал Рафаловичу: «Извините, я только что вступил в управление министерством финансов, вообще я считаю выдачу подобных ссуд невозможной и просить разрешение Государя на выдачу такой ссуды ни в коем случае не согласен и этого не сделаю».

Рафалович ответил мне, что, в сущности, ему решительно все равно, выдам ли я ему ссуду или не выдам,

но что он мне советует вникнуть в это дело и выдать ссуду, потому что из выдачи этой ссуды он ничего не выиграет, а если я не выдам, то произойдет скандал.

Рассмотрев это дело, я увидел, что оно самое возмутительное, скандальное дело.

И вот я, при первом всеподданнейшем докладе Императору Александру III, доложил довольно осторожно, что ко мне обратился Рафалович и просит выдать ссуду, и что, мне кажется, ссуду придется выдать.

Прослушав мои разъяснения, Государь приказал выдать ссуду. Ссуда эта была выдана под различные обеспечения. От Рафаловича были взяты все обеспечения, которые он имел.

В это время из-за границы уже вернулся Абаза.

Абаза обыкновенно на летние и осенние месяцы ездил за границу и проводил последние месяцы в Монте-Карло, так как он очень любил азартную игру. Так вот, когда вернулся из-за границы Абаза, он просил Государя его принять, на что Государь не согласился. Так как Абаза был председателем Департамента экономии и по возвращении из-за границы должен был являться к Государю, то раз он не был принят Государем, стало ясно, что Александр III оказывает ему неблаговоление.

Между тем, так как Рафалович эту сумму в 900 000 руб. уже внес, то сделалось известным, что несколько месяцев тому назад такая-то сумма внесена в ссудный банк на имя Абазы. Слухи об этой истории с Рафаловичем, конечно, немножко в превратном виде, начали все более и более распространяться. Конечно, в то время никто этому верить не хотел; в Государственном Совете говорили, что будто бы я оклеветал Абазу перед Государем, так что, когда я приходил в Государственный Совет, то замечал, что многие члены Государственного Совета – друзья Абазы – как бы от меня отворачиваются на том именно основании, что вот я такого почтенного человека, как Абаза, оклеветал.

Вследствие этого я поехал к Государю, доложил ему обо всем и просил его назначить комиссию, которая вообще все бы это дело рассмотрела и сняла бы с меня это пятно, так как говорят, что будто бы я относительно Абазы неправильно доложил Вам (т. е. Государю).

На это Император Александр III заметил, что Ему решительно все равно, что говорят, так как он мне вполне доверяет, а поэтому, если бы до Него и дошли подобные слухи, то Он на них не обратил бы никакого внимания.

Тогда я сказал Государю:

– Ваше Величество, мне приходится иметь служебные дела с этими членами Государственного Совета, а поэтому, если члены Государственного Совета будут уверены в том, что я оклеветал Абазу, то отношение Государственного Совета ко мне будет ненормальное.

Таким образом, состоялось заседание: присутствовали в качестве председателя – Бунге, а затем в качестве членов: Чихачев, Тертий Иванович Филиппов, я и Муравьев.

Я представил все документы, из которых, конечно, совещание вполне убедилось в том, что я был прав, а именно, что со стороны Абазы это был поступок некорректный, если не сказать больше.