Мокко
Шрифт:
– Как ты мог? Как ты мог?!
Она выкрикнула эту фразу несколько раз подряд – все тем же хриплым, срывающимся голосом. На моих глазах он побледнел, взгляд его стеклянных тусклых глаз не осмеливался встретиться с ее глазами. Он стоял молча, не шевелясь.
Я повернула голову и увидела, что маленький кудрявый мальчик быстро вошел в комнату. Родители его не заметили. Он сел на пол, совсем как сегодня утром там, в косметическом кабинете, опустил голову к коленям и принялся раскачиваться взад-вперед.
В Эве Марвиль бушевали гнев и страдание.
– Лиза. Ты был с Лизой!
Он помотал
– Ты был с Лизой! С Лизой! С Лизой!
Голос ее превратился в ранящий слух вопль боли.
Лиза…Это имя мне о чем-то напомнило. Но о чем именно? Я была уверена, что совсем недавно уже слышала его.
– Успокойся, Эва!
Он встал, схватил ее за руку – крепко, как если бы она была непоседливым ребенком, а он собирался ее приструнить.
– Ты понимаешь, в какое дурацкое положение меня ставишь? Его акцент придавал фразе почти комическое звучание.
Она снова резко оттолкнула его.
– Лиза! Лиза! Ты был с Лизой! Скажи! Признайся! Ты дождался, пока я уеду в Барселону, и вы взяли мою машину и поехали в Париж!
– Ты бредишь!
Я наблюдала за происходящим как загипнотизированная.
– Ты вьешься вокруг нее уже два года. Я все вижу! Я вижу, как ты на нее смотришь, с того самого лета! Думаешь, я слепая, думаешь, я ничего не замечаю?
Мальчик все так же раскачивался, сидя на полу, только теперь еще начал напевать себе поднос, закрыв глаза, словно в трансе. Родители по-прежнему не замечали его присутствия.
– Да не имел я никаких дел с Лизой! Ты бредишь, чушь несешь! Ты что, напилась?
Она выпрямилась. Никогда она не казалась мне такой высокой, грозной: сжатые кулаки, стиснутые зубы, тело напряжено, как струна…
– Мы сейчас увидим, напилась я или нет! Мы увидим!
Она наклонилась и схватила с журнального столика телефон. Набрала номер. Муж с удрученным видом наблюдал за ней.
– Лиза? Приходи немедленно! Это не обсуждается. Мне надо с тобой поговорить. Приходи прямо сейчас. Я жду.
Она повесила трубку.
Я сказала:
– Вы, наверное, хотите, чтобы я ушла?
Ее взгляд остановился на мне, и я подумала, что она только теперь вспомнила о моем присутствии в комнате.
– Нет, останьтесь. Вы хотели знать правду? Мы сейчас ее узнаем. Надо только дождаться Лизу. Она придет через пять минут, она живет напротив.
Лиза…Теперь я вспомнила. Тот телефонный звонок. Когда я была здесь вчера вечером, включился автоответчик: «Это я, Лиза, кто-нибудь дома?» Голос молодой женщины. Кто она? Я умирала от любопытства. Что их связывает – ее и Эву Марвиль с мужем?
Мы ждали в полнейшей тишине. Даже мальчик молчал. Он спрятался за креслом, из-за которого торчали только его босые ноги.
Муж так и остался стоять. Он выглядел расстроенным, нервным. Эва курила, сидя на диване. Казалось, к ней вернулось самообладание.
Щелчок двери, и голос:
– Я пришла!
В комнату вошла девушка, совсем молоденькая. Первое мое впечатление было, что это Эва Марвиль, только на двадцать лет моложе. То же телосложение, тот же высокий рост. У меня перехватило дыхание. Это была девушка с пожелтевшей
Это была ее дочь. Лиза была ее дочерью.
– Что ты хотела, мама? – Тут она заметила меня. – Добрый вечер, мадам!
Приятная улыбка, такая же, как у матери.
Мужчина сгорбился и отвернулся к окну.
На девушке были джинсы с низкой посадкой, открывавшие загорелый животик, и черная блузка, подчеркивавшая округлую, аппетитную грудь. Пирсинг в левой брови. Симпатичная блондинка – полненькая, пухлая, в расцвете юности. Нана из романа Золя, пахнущая таитянской гарденией.
– Присядь.
Теперь Эва говорила нормальным, спокойным голосом. Но руки ее по-прежнему дрожали.
– Видишь эту даму?
Девушка удивленно посмотрела на меня.
Эва Марвиль повернулась ко мне. Я ощутила запах «Shalimar».
– Простите, я не знаю вашего имени.
Я представилась.
Она продолжала спокойным голосом, пожалуй, даже слишком спокойным:
– У Жюстин Райт есть сын, ему тринадцать лет. И этого мальчика ты сбила в среду двадцать третьего мая. Когда была в Париже с Даниэлем, во время моей поездки в Барселону. Нет, дай мне сказать! Вы взяли моюмашину. Вы поехали в Париж. Вы перевели звонки с домашних телефонных линий на свои мобильные, чтобы я ничего не заподозрила. Молчи, когда я говорю! – Пауза. Потом она продолжила уже громче: – Ты сказала мне, что поедешь к своему парню и останешься у него на выходные. Я ни о чем не подозревала. Ты у Дени, Дан дома, все хорошо. Но нет! Вы все продумали заранее! Ты так и не поехала к Дени. Вы отправились в Париж, провели там ночь, а на следующий день на бульваре М., когда ты была за рулем, хотя у тебя еще нет прав, вы проехали на красный свет и сбили ее сына. И даже не остановились! Вы испугались и решили, что не станете останавливаться.
В комнате повисла звенящая тишина. Эва Марвиль глотнула вина из стакана, стоявшего на столике.
Она заговорила снова, и голос ее набирал силу, становясь все более грозным:
– Мальчик до сих пор в коме. Уже больше месяца. И больше месяца вы от меня это скрываете. Больше месяца вы живете с этим на совести, и ни один из вас даже не попытался мне ничего рассказать. И все это ради того, чтобы скрыть вашу связь! Вашу связь, которая началась намного раньше, но сейчас мне не хочется задавать вам вопросы. Я не хочу знать, как давно мой муж спит с моей дочкой. Я думаю о мальчике, который в коме. Но кто вы? Кто? Кто может сделать такое? Мне теперь кажется, что я вас не знаю и никогда не знала. Счастье, Лиза, что твоего отца уже нет на свете и он не узнает, что ты сделала со своей жизнью и с моей тоже!
Последние слова Эва выкрикнула. Комната наполнилась ее ненавистью, ее горечью. Мальчик, похоже, был смертельно напуган. Он затаился за креслом.
Девушка была бледна как мел, но еще осмеливалась смотреть матери в лицо. Муж, наоборот, превратился в собственную тень.
– Мама…
Эва Марвиль подняла руку. Она говорила тихо, и в глазах ее появился странный блеск:
– Молчи. Я не хочу с тобой разговаривать. В понедельник к нам придет полиция. Вы с Даниэлем будете объясняться с ними.