Молчи или умри
Шрифт:
— И что же он тебе сказал?
— Ничего конкретного. Но пару слов все-таки обронил… Сказал, что есть у него кое-какие сомнения, подозревает кое-кого, но не может добраться до истины… «Скажи толком, — просил я его, — что ты имеешь в виду?» Он только пробормотал что-то и отмахнулся.
— И все?
— Нет. Говорит, мол, есть у него задумка, однако решил держать ее про себя, пока окончательно не уверится. Боится бросить тень на невинного… Нужно, мол, время…
— Выходит, он и тебе те же самые опасения высказал, — задумчиво произнес Коев.
— Старый ни одного имени не назвал. Так я и не смог ничего вытянуть. Да и что он мог сказать, когда его по поводу того заявления через день в комитет вызывали. Да и нас таскали. Разве можно было кривить душой? Мы сказали, что верили Старому, он нас коммунизму учил… Я даже рассказал им один случай, который мне лично примером служил. Однажды взяли нас под арест по доносу, что читаем марксистскую литературу. Всю ночь избивали и пытали, вызнавая, кто
Они вышли из ресторана. Еще светило солнце, но со стороны Старопланинских гор плыл прозрачный туман. «Вскоре он окутает все вокруг», — машинально подумал Коев, вспомнив капризы местной погоды. В воздухе уже чувствовалось слабое дыхание промозглой осени, невидимый ветерок пронизывал насквозь. Коев слегка продрог. Не сегодня-завтра нагрянет зима, снег засыплет все кругом…
Вельо снова закурил, поперхнулся, и только сейчас, на свету, стало видно, как мертвенно-бледно его лицо, как синеет оно от надрывного кашля.
— Бросил бы курить, — сказал Коев.
Вельо помаленьку пришел в себя, облегченно затянулся и взглянул повлажневшими глазами.
— Вот и врачи курить запретили… Затемнение легкого нашли, внизу, справа… Резать хотят.
Марин ошарашенно остановился.
— И давно это у тебя?
— Да вот этим летом обнаружили. Дышать трудно.
— А ты все равно продолжаешь дымить? В больницу тебе надо лечь.
— Как-нибудь лягу…
— Мы с тобой, Вельо, люди взрослые. Не к лицу, вроде, мальчишество.
— Завтра же и лягу. Только живым мне оттуда не выйти.
— Не говори ерунду.
— Да нет, это не ерунда, — обреченно вздохнул Вельо. — Ну, я пойду, пожалуй, надо снимки на завтра приготовить. Не пропадать же из-за меня номеру.
— Я тебе позвоню. И непременно загляну, — Коев пожал ему руку. Рука была сухой и горячей…
Коев еще долго смотрел вслед Вельо… Казалось, что друг еще ниже склоняется под напором кашля, и, вероятно, почувствовав на себе взгляд Коева, он ускорил шаг и вошел в здание профсоюзов.
Как и предполагал Коев, небо враз, в считанные минуты, потемнело, резко похолодало и дома заволокло густым осенним туманом…
Туман…
Коеву припомнился сон, снившийся ему довольно часто. Будто он в старом амбаре, нет, пожалуй, в комнате на постоялом дворе. Он повсюду ищет Аню, а та вроде бы совсем рядом; они начинают разговаривать, но тут спускается туман и поглощает ее. Он остается один. Кругом ни души. Откуда ни возьмись — на пороге высоченный, насупленный разбойник со злыми глазами. Колючими такими, как у того офицера, любовника его бывшей софийской хозяйки. И совсем как тот офицер, он молчит. Коев отбегает назад и забивается в крохотную кладовку, сырую и мрачную, прячется за мешками с мукой и только тогда спохватывается, что оставил Аню наедине с разбойником. Он врывается в просторную комнату и видит Аню, но она молча, не оборачиваясь к Марину, с ласковой покорностью смотрит на другого. Тот потихоньку приближается к ней, глаза его делаются большими-большими, вот он протягивает руки… В этом месте Коев неизменно просыпался, нашаривал кнопку ночной лампы, но, не успев зажечь, снова проваливался в сон. И снова его обволакивала липкая мгла, и он переносился в знакомую комнату. Человек с остекленевшими, полными дикой ярости глазами был там. Только не всегда он выглядел разбойником. То он принимал образ мясника с ножом в руке, то дровосека с топором, то нищего, или попа… У него был один только глаз, налитый кровью… Коев со стоном поворачивался на другой бок, гнал прочь кошмарное сновидение, но оно цепко держало, не отпускало его воспаленное сознание, вынуждая метаться на постели…
Туман белесой пеленой затянул улицу. Коев потуже запахнулся в короткий плащ. Ему показалось, что впереди маячит какая-то неясная фигура. Почудилось что-то знакомое в походке, в сгорбленной спине. Уж не Соломон ли? Коев прибавил шагу, догнал призрак… Оказалось, и впрямь Соломон. Коев обрадовался. Ведь какую бы ненависть он ни испытывал к этому дряхлому старику за его гнусное прошлое, тем не менее он чего-то ждал от него. Не могла эта хитрая лисица
— Дядя Соломон! — окликнул его Коев.
Соломон остановился, затравленно обернулся, в глазах застыл страх. «Кого он испугался?» — удивился Коев.
— Ты что, выслеживать меня вздумал? — воскликнул Соломон.
Коев огляделся.
— Кто — я?
— А то нет! На туман понадеялся. Иди лучше своей дорогой, не становись мне поперек. С такими людьми, как ты, нет у меня ничего общего.
Соломон пошел дальше, но Коев двинулся вслед за ним. Переулок, которым они шли, круто вел в гору. Задохнувшись, Соломон остановился и закурил.
— Отстань, Марин, — шепнул он. — После тебе кое-что скажу. А сейчас не приставай, оставь меня в покое… — И крикнул что есть мочи: — Прочь с моих глаз! Знать тебя не знаю!
Коев остолбенел. Бывший полицай тревожно взирался в туман, хотя ничто не выдавало присутствия живого существа. И вместе с тем тишина была настораживающей, какой-то тревожной. Соломон переминался с ноги на ногу и попыхивал сигаретой.
— Отвяжись, наконец! — снова выкрикнул старец, и не успел Коев опомниться, как он буквально растворился во мгле. Коев заглянул в боковой переулок, даже сделал несколько шагов, но никого не обнаружил. Ни звука, ни шороха, кругом мертвая тишина. Ему стало не по себе. А вдруг кто скрывается в этой сизой мгле? Коев стал взбираться по крутизне. За спиной послышались шаги. Он остановился, шаги тоже замерли. Послышался чей-то голос. Кто бы это мог быть? Он повернул обратно, пристально вглядываясь в темноту. Никого не было. Тогда Коев зашагал бодрее и, освободившись от страха, остановился, чтобы перевести дыхание. Некто невидимый тоже остановился. Сомнений больше не было. Черт знает что такое! — выругался Коев. Еще чего доброго, прихлопнут в темноте… Подумалось о Соломоне: кто же это на него страху нагнал? И куда он исчез, точно сквозь землю провалился? Как знать, что у него на уме, у бывшего полицая? О чем он собирался поведать? Вопросы, вытесняя друг друга, так и роились в голове, исчезая во мгле и снова наплывая — еще более мучительные и неразрешимые. Вспомнилось другое время… Тогда тоже не было видно ни зги, а ему поручили проводить одного подпольщика к тропке, ведущей в Остеново. Подпольщик, мужчина лет сорока мощного сложения, но с резко выступающими скулами, небось, жил впроголодь. Марин, не сдержавшись, спросил, не проголодался ли он? А тот ответил, что, конечно же голоден, но не привыкать, не время теперь про жратву думать… Неподалеку была пекарня их свояка Венко Карастоянова. Марин зашел к нему и попросил кусок хлеба. Пекарь отрезал ему полкаравая: ешь, мол, малый, на здоровье, хлебной карточки спрашивать не стану… Коев отдал хлеб спутнику, и они пошли дальше. Аппетитно пахло свежим караваем, словно бы воздух потеплел, и лицо мужчины осветилось улыбкой. Расстались они на развилке дорог. Покончив с хлебом, мужчина помахал на прощание рукой и исчез. А на обратном пути Коева настиг топот, тяжелый топот лошадей. Не успел он посторониться, как из-за его спины выскочило двое конных полицейских. «Куда это тебя несет в такой туман?» «Подружка тут у меня, — пробормотал застигнутый врасплох Коев. — К ней ходил…» «Смотри-ка какой шельмец! Пользуется удобной погодкой!» — расхохотался один из полицаев. Другой, однако, насупился и потребовал удостоверение личности. Марин показал. Полицейский выругался, приказав убираться подобру-поздорову. Мол, шляются тут всякие…
Сколько воды утекло с той поры?
Коев взбирался по крутому, вымощенному крупным булыжником взгорку, стараясь уловить хоть малейший звук. Однако ничто больше не нарушало тишины. «Вероятно, это было эхо моих шагов», — подумал он. Но тут же отбросил это предположение. Сомнений не оставалось — кто-то двигался следом, останавливаясь, как только остановится Коев. Кто бы мог его преследовать и с какой целью? Коев постарался прикинуть в уме, с кем он сталкивался со дня своего приезда. На одном только комбинате он встретил массу знакомых и незнакомых людей — бывших соседей, их успевших подрасти детей, женщин, здоровавшихся с ним за руку и сразу объяснявших, почему они это делают: одни знали его отца и мать, другие учились вместе с сестрой. Так разве в таком столпотворении разберешь, кто может выкрасть твой «дипломат», ходить за тобой по пятам, выслеживая? Ему припомнилось, что среди рабочих он видел и одного своего соседа, бывшего полицейского агента. Тот отсидел свой срок и устроился на комбинате маляром. Низенький, тощий человечек был непомерно труслив, даже руки не посмел подать… Этот отпадает, ни за какие блага он не посмеет своровать чемоданчик. Да и никто из этих простодушных, открытых рабочих не пойдет на подлость!.. Они взирали на него с нескрываемым любопытством, разговаривали непринужденно и по-дружески, без признаков неприязни. Не могли это быть и те, с кем он встречался в горсовете, в гостинице, с кем вместе обедал или ужинал, вел сердечные, доверительные разговоры… Так кто же тогда?